Читать книгу "Биография Шерлока Холмса - Ник Реннисон"

Были и другие дела, часть которых описана Уотсоном. Трагическая история отца и сына Опеншо, смерть которым возвестили совершенно безобидные на первый взгляд пять апельсиновых зернышек, присланных в письме, лишь одно из них.

Имелись и другие, о которых доктор говорит мимоходом. Он упоминает отчеты «о „Парадол-чэмбер“; Обществе нищих-любителей, которое имело роскошный клуб в подвальном этаже большого мебельного магазина; отчет о фактах, связанных с гибелью британского судна „Софи Андерсон“; рассказ о странных приключениях семейства Грайс-Петерсона на острове Юффа и, наконец, записки, относящиеся к Кемберуэллскому делу об отравлении»[44].

Одни из этих ссылок легче поддаются интерпретации, чем другие. Кэмберуэллское дело об отравлении почти наверное имеет отношение к Аделаиде Бартлетт, которую в 1886 году судили за убийство мужа при помощи жидкого хлороформа. Совпадение дат и Лондон как место действия (таинственная смерть Томаса Эдвина Бартлетта случилась в Пимлико)[45] обнаруживают малоуспешную попытку Уотсона замаскировать участие Холмса в этом сенсационном процессе.

Причины, которыми он руководствовался, неясны, однако дело это не послужило к чести стороны обвинения. Аделаиду Бартлетт оправдали, хотя, скорее всего, она убила мужа. Говорят, после суда именитый врач из больницы Святого Варфоломея, сэр Джеймс Пейджет, сказал: «Теперь, когда все позади, ей следовало бы в интересах науки рассказать нам, каким образом она это сделала». Если Холмс был одним из тех, кому не удалось доказать вину Бартлетт, Уотсону, вероятно, не хотелось привлекать внимание к его неудаче.

Возможно, единственная польза, извлеченная Холмсом из дела Бартлетт, заключалась в том, что оно свело его с человеком, который оставался его другом на протяжении сорока лет. Адвокат Аделаиды Бартлетт, сэр Эдвард Кларк, так искусно провел перекрестный допрос свидетелей обвинения, что в немалой степени способствовал спасению клиентки от виселицы.

При всех своих недостатках, Холмс обычно отдавал должное таланту противников. И они с Кларком, кажется, сполна оценили достоинства друг друга. В 1950-х годах на аукционе в Линкольншире было продано одно из немногих писем Холмсу. В этом кратком послании 1920-х годов Кларк, ударяясь в воспоминания, пишет о «нашем противоположном понимании этой замечательной женщины, миссис Бартлетт». Холмсу и Кларку суждено было сталкиваться и в других уголовных разбирательствах.

Другие упоминания более загадочны. Грайс-Петерсонам, кем бы они ни были, не удалось бы пережить приключения, необычайные или нет, на острове Юффа, потому что такого острова не существует. Возможно, Уотсон в очередной раз прибегает к дезинформации, но кажется более вероятным, что он снова допустил ошибку.

Упоминание Уотсона о вызове Холмса «в Одессу в связи с убийством Трепова»[46] – еще одно из загадочных замечаний мимоходом, которыми нашпигованы его рассказы. В 1878 году Вера Засулич, молодая женщина, возмущенная поркой политического заключенного, выстрелила в Санкт-Петербурге в градоначальника генерала Трепова, ранив его серьезно, но не смертельно. Дата, место, тот факт, что генерал не умер и никакая тайна не окружала выстрел (Засулич ставила покушение себе в заслугу и ничего не скрывала), – все указывает на то, что Уотсон имел в виду совсем иное дело. Не исключено, что доктор косвенно намекает на поездку в Россию в самом начале карьеры Холмса.

Другой косвенный намек Уотсона на то, что Холмсу «удалось пролить свет на загадочную трагедию братьев Аткинсон в Тринкомали», указывает на еще одно путешествие сыщика в дальние края – в этот раз на Цейлон (теперь Шри-Ланка), но опять-таки мы не располагаем подтверждениями данного факта, почерпнутыми из других источников.

Мы ступаем на более твердую почву, когда речь идет о причастности Холмса к расследованию двух нарушений общественного порядка, ошеломивших лондонские власти в конце 1880-х.

В понедельник 8 февраля 1886 года две левые группы – Комитет объединенных лондонских рабочих и Социал-демократическая федерация (марксистская партия во главе с эксцентричным журналистом Г. М. Хайндменом, выпускником Кембриджа) – объявили о намерении устроить митинги на Трафальгарской площади в знак протеста против безработицы.

Холмс, который по ходу своих ирландских расследований обзавелся целой сетью осведомителей, прекрасно понимал, к каким беспорядкам могут привести митинги. Он неоднократно телеграфировал об этом брату, министру внутренних дел и всем прочим, кто, по его мнению, обладал властью для решительных действий.

Предупреждения его по большей части остались без внимания. Мало кто верил в назревающие беспорядки. Полицейские, к возмущению Холмса, на редкость скверно подготовились к ним. Суперинтенденту Роберту Уокеру, отвечавшему за поддержание общественного порядка, перевалило за семьдесят. Его главный вклад в событие исчерпался тем, что он затерялся в толпе, где ему обчистили карманы.

На Трафальгарской площади перед толпами выступил Хайндмен. Писатель Эдвард Карпентер оставил исчерпывающее описание этого оратора:

На трибуне Хайндмен, с его подергивающейся бородой, взлетающими полами сюртука и высоким обширным лбом при довольно-таки низком слабом затылке, создавал впечатление лавки, где все товары выставлены в витрине. И, хотя оратор он был хороший, язвительный, частые взрывы обличительных инвектив не вязались с явной природной добротой и наводили на мысль, что он подхлестывает себя собственным хвостом.

На этом митинге риторика Хайндмена возбудила толпы, но не удовлетворила их, и по окончании речей недовольные не проявили ни малейшего желания разойтись.

Подчиненные Уокера повели себя немногим лучше своего начальника. Когда тысячи людей повалили с площади в сторону фешенебельной Пиккадилли и Сент-Джеймского дворца с намерением бить стекла и нагнать страху на тех, кто социально стоял выше них, полиция не пошевелилась.

Все еще топтавшиеся возле колонны Нельсона полицейские, по мнению присутствовавшего на митинге саркастического журналиста, словно бы «подпирали ее спинами… чтобы она не опрокинулась, или же сторожили львов, чтобы те не разбежались». Это стоило комиссару столичной полиции сэру Эдмунду Хендерсону его поста, надо думать к немалому удовлетворению Холмса.

«Черный понедельник» (а именно под таким название вошел в английскую историю тот день) оказался, однако, всего лишь репетицией «Кровавого воскресенья» 13 ноября 1887 года.

Еще с лета группа безработных обосновалась биваком на Трафальгарской площади. Новый комиссар полиции сэр Герберт Уоррен потребовал запретить любые митинги на Трафальгарской площади, на что министр внутренних дел наконец дал согласие.

Холмс, чьи предупреждения о расхлябанности полиции полтора года назад остались без ответа, теперь считал (как и сказал Майкрофту), что власти ударились в другую крайность и это новое решение может спровоцировать беспорядки. Однако предостережения братьев Холмс для людей, наделенных властью, успели стать чем-то вроде жужжания назойливых насекомых. Не было никаких шансов, что их тревожные выводы примут к сведению.