Читать книгу "Судьбы и фурии - Лорен Грофф"

В спальне она вылезла из своего платья и забралась под пуховое одеяло. Сначала Лотто просто наблюдал за ней, стоя в дверях, а потом спросил:

– Ты помнишь, как каждый Новый год мы занимались сексом, до того как лечь в постель? Телесное благословение на год вперед…

Он хотел бы сказать больше. Хотел бы сказать, что в этом году, возможно, они могли бы завести ребенка. Он мог бы сидеть с ним, пока она была бы на работе. Честное слово, если бы это зависело только от него и у него было подходящее строение тела, чтобы выносить малыша, какая-нибудь ошибка с противозачаточными уже точно имела бы место и маленький Лотто в его чреве уже вовсю колотил бы пятками.

Нечестно, что это удовольствие могут испытывать только женщины.

– Милый, мы занимались сексом не только в эти дни, но также и в тыквенный день на Хэллоуин, и в день похода в бакалею…

– Так что же изменилось? – спросил он.

– Просто мы постарели, – ответила она. – Мы итак делаем это чаще, чем все наши женатые друзья. Два раза в неделю – это хороший показатель.

– Недостаточно, – проворчал он.

– Это я уже слышала. Как будто я когда-то тебе отказывала!

Он вздохнул, готовясь к очередной стычке.

– Ладно, – сказала она. – Если ты ляжешь прямо сейчас, мы это сделаем, только не злись, если я вдруг усну.

– Прекрасно. Очень соблазнительное предложение, – фыркнул Лотто и, прихватив свою бутылку, исчез в темноте коридора.

Он прислушивался к дыханию, а временами и похрапыванию жены и думал о том, как он вообще пришел к тому, что сидит здесь пьяный, одинокий и уничтоженный.

Да уж. Несомненный триумф.

Каким-то образом он умудрился растерять весь свой потенциал. И вот это – настоящий грех. Ему уже тридцать, а он так ничего и не добился. Ощущение собственной ничтожности медленно убивало его. Как и говорила Салли, он просто истекает кровью.

[Возможно, таким униженным мы полюбим его еще больше.]

В эту ночь он внезапно понял свою мать, заживо похоронившую себя в пляжном домике. Никакого риска снова пострадать от общения с другими людьми. Он слышал, как его мысли гулко пульсируют во мраке, окутавшем его с того самого дня, как он потерял отца. Как бы он хотел, чтобы от какого-нибудь самолета оторвался фюзеляж и рухнул на него в эту самую минуту.

Один поворот невидимого тумблера в голове – и он навеки отключится. Каким благословенным избавлением это стало бы для него! Аневризма была распространенным явлением в его семье. Для отца она стал неожиданностью, он умер в сорок семь, слишком рано. А все, чего Лотто хотел сейчас, – это закрыть глаза и увидеться с ним наконец, прижаться к отцовской груди, вдохнуть его запах, услышать теплое биение его сердца. Неужели это так много? У него был бы, по крайней мере, один родитель, который бы его любил. Матильда давала ему достаточно, но он мешал ей. Тянул ее к земле.

Ее пылкая вера в него давно остыла. Теперь она отводила взгляд. Она была в нем разочарована. О боже, он уже теряет ее, и, если окончательно потеряет и она уйдет бесповоротно, держа узкую спину прямо и сжимая свой маленький чемодан, вот тогда он наверняка умрет.

Лотто понял, что плачет, когда почувствовал, как по лицу катится что-то холодное и мокрое. Он всхлипывал, но старался не шуметь – Матильде был нужен сон. Она работала по шестнадцать часов шесть дней в неделю, чтобы у них была еда и крыша над головой. Лотто же не приносил в дом ничего, кроме сплошного разочарования и кучи грязного белья.

Он достал из-под дивана ноутбук, который спрятал, когда Матильда попросила его убрать перед вечеринкой. Сначала просто хотел выйти в Интернет, пообщаться с печальными незнакомцами, но вместо этого создал новый документ, закрыл глаза и попытался представить все то, что потерял. Состояние, мать, тот огонь, который он сам когда-то мог зажечь в чужой душе. Или в душе жены. Лотто подумал об отце. Люди недооценивали Гавейна, потому что он был замкнутым и скрытным, но только он смог по достоинству оценить минеральную воду, пульсирующую в его земле, научился добывать ее и продавать. Подумал о фотографиях матери в образе русалки с натянутым, точно чулок, хвостом, о том, как она плескалась в холодных водах. Вспомнил вдруг собственную маленькую ручку, погруженную в ледяной источник, то, как мороз пробирал его до костей и как ему нравилась эта боль…

Боль!

Лучи утреннего солнца, точно лезвия, прорезали мрак и обожгли его глаза.

Лотто проснулся.

Сосульки за окном сияли вокруг головы Матильды, словно нимб. Она была в своем застиранном халате, а ее ступни покраснели от холода.

Ее лицо… с ним было что-то не так. Что-то определенно было не так! Ее глаза опухли и покраснели.

По его вине?

Он что-то натворил, да? Может, он оставил порнушку включенной, а она проснулась и заметила?

Или, что еще хуже, какую-нибудь особенно жуткую, извращенную порнушку, которую включил из чистого любопытства, когда по инерции переходил с сайта на сайт и в итоге зашел слишком далеко?

Она уйдет от него. Это конец. Он растолстеет и превратится в абсолютное ничтожество, недостойное переводить кислород.

– Не уходи, – прохрипел он. – Я исправлюсь.

Матильда подняла голову, затем встала, прошла по ковру к дивану, поставила компьютер на кофейный столик и обхватила лицо Лотто ледяными пальцами. Ее халат распахнулся, обнажив сладкие розовые бедра. Она была похожа на ангела, скинувшего неудобные крылья.

– О Лотто! – прошептала она, и ее кофейное дыхание смешалось с его ужасным утренним, похожим на мертвую крысу. Он почувствовал прикосновение ее ресниц к своему лбу. – Милый, ты сделал это.

– Что сделал?

– Это так прекрасно! Даже не знаю, почему я так удивлена, это же ты! Чтобы добыть бриллиант, всегда нужно приложить усилие.

– Спасибо, – пробормотал он. – Прости… а о чем ты говоришь?

– Я не знаю! Пьеса, кажется. Название «Источники». Ты начал ее в 1:47 прошлой ночью. Не могу поверить, что ты написал это всего за пять часов. Послушай, ей нужен третий акт. И кое-какие правки. Я уже даже начала!

Лотто понял, что она говорит о той писанине, которой он занимался ночью. То глубоко закопанное зерно боли, связанной с его отцом и вырвавшееся наконец на свободу. Ох!

– Теперь все, совершенно все ясно. Вот он, твой настоящий талант, – не переставая говорить, она раздвинула его ноги, стянула джинсы с его бедер.

– Мой настоящий талант, – пролепетал он. – Похоже, он скрывался.

– Это твой гений. Твоя новая жизнь, – говорила она. – Ты родился, чтобы писать пьесы, любовь моя. Слава, черт побери, богу, что мы это наконец выяснили!

– Да, мы это выяснили, – повторил он.

Это было похоже на выход из глубокого тумана. Только что он был мальчишкой, а теперь вдруг стал мужчиной. Все эти персонажи, которые жили в нем, которые были им и в то же время не были, теперь ожили – и это Лотто дал им жизнь, словно Бог. Теперь, когда он смотрел на них, чувствовал настоящий шок. В них было столько энергии! Он внезапно понял, что еще не готов умирать, наоборот – испытал вдруг огромную жажду жизни!