Читать книгу "Фантомная боль - Арнон Грюнберг"

— Я еще таких не видела.

«Я тоже», — чуть было не ляпнул я, но вместо этого сказал:

— Да, сейчас такие делают. И если привыкнешь, другого уже не захочешь.

Я ползком пробрался в противоположный конец лимузина и сказал шоферу:

— Тони, мы едем в Атлантик-Сити. — И полушепотом спросил: — А на какую кнопку нужно нажать, чтобы задвинуть ширму?

— Там, сзади, — ответил он, — на том месте, где она сидит.

Он оброс двухдневной щетиной и вообще выглядел так, словно уже давно не спал.

Я ползком вернулся назад и опустил черный экран, отделявший кабину водителя от пассажирского салона. Теперь он уже не мог нас видеть, разве что где-то в машине были установлены видеокамеры.

Я понятия не имел, во сколько мне обойдется эта штука на колесах, но так было даже лучше — если вы хотите получить хотя бы минимум удовольствия, такие вещи лучше заранее не знать. На секунду я вспомнил господина Уильямса, который отнес меня к злостным неплательщикам. Собственно говоря, я и был таковым всю свою жизнь, лишь с небольшим перерывом — что-то наподобие интербеллума, — когда мои книги вдруг начали хорошо продаваться и я стал вовремя оплачивать свои счета. Но скоро я тратил уже столько, что писательство никак не покрывало моих расходов.

«Доброе утро, Роберт», — было нацарапано в записке, которую сунул мне в руку Йозеф Капано. Мне показалось, что пора наконец ее прочитать.

Еще только начало апреля, а тебя уже понесло. Видел издали твою мадам. Зубы у нее красивей, чему Иисуса Христа, да и шевелюра божественная.

Если будешь продолжать в том же духе, твой банковский счет скоро лопнет. Привожу список расходов, которые я сделал по твоей просьбе: Сигары — $ 50

Консультация в табачной лавке — $ 5

Туалетные принадлежности (в том числе презервативы) — $ 25

Такси — $ 16

Фотоаппарат — $ 8

Шампанское — это тебе в подарок.

Бокалы: украдены для тебя из бара, поэтому можешь их разбить.

Всех благ. Не трать все подчистую. Может, стоит открыть для тебя сберегательный счет или уже слишком поздно?

Ты враг рода человеческого — ты это знаешь?

С приветом, Йозеф Капано.

Я разорвал записку на мелкие кусочки и сложил их в пепельницу.

Моя мать визжала как резаная свинья, когда выяснилось, что все ее антикварное серебро практически обесценилось. До чего же люди неблагодарны: ты даешь им один дурной совет, и они всю жизнь тебе это припоминают, а твои двадцать добрых советов забывают!

Собственно, я придерживался всегда одной и той же тактики. Когда дела у какой-то компании начинали идти плохо, я скупал ее акции. Чем хуже шли дела у компании, тем больше я в нее вкладывал. Стоило мне прочитать в газете, что у крупной компании серьезные проблемы, я тут же звонил в банк и давал служащему распоряжение о покупке акций, словно чувствовал себя специалистом в таких делах. Но на самом деле я, конечно же, и есть настоящий специалист. Я верю в закон дефицита. Я считаю, что если все покупают яблоки, то надо покупать груши. Если все лезут на гору, надо спускаться с горы. Если все стремятся к счастью, остается злить судьбу, и если все простирают руки к Богу, то самое время отправляться к черту на посиделки. Собственно говоря, того же правила я придерживался и в отношениях с людьми: чем хуже у человека дела, тем больший интерес я к нему проявляю.

— У тебя много счастья было в жизни? — спросил я Ребекку.

Она задумчиво смотрела в окно. Похоже, она размышляла.

— Нет, — наконец ответила она, — не очень.

Отлично, подумал я, люди, которым до сих пор редко улыбалась удача, могут рассчитывать на везение новичков. «Везение новичков» — эту станцию я миновал уже несколько лет назад.

Я откупорил шампанское. Мы распили полбутылки. Ребекка улеглась на водяной матрас, сам я все так же сидел на диванчике. На классической волне звучал концерт для виолончели. Шелестел дождь. Ребекка задремала, а я стал думать о своей заблокированной кредитке и о пяти других кредитках, пока что не заблокированных, а также о семи мужчинах Ребекки и о докладе моей жены о невменяемости.

Затем я вспомнил тот день, когда моя будущая жена пришла-таки забрать свои трусы — их набралось уже штук четырнадцать. У нее был с собой небольшой саквояж, она поставила его на пол возле дивана. Трусы она засунула в полиэтиленовый мешок. Я не стал спрашивать, что у нее в саквояже. Трусы забирали, саквояжи приносили: жизнь — это неразрешимая загадка. Мы с ней по-прежнему много пили, но уже далеко не все подряд.

— Как там твои несовершеннолетние преступники? — поинтересовался я.

— Хорошо, — сказала она, — очень хорошо. Ты рад, что я забираю свои трусики?

— Да в общем-то, — промычал я, — они мне не мешали. Ты ко мне переедешь?

— А ты этого хочешь?

— Да, — сказал я, — это было бы здорово. Здесь, правда, не ночной магазин, но я могу для тебя что угодно разогреть.

— Я должна немного подумать, — сказала она.

Мы ни в ком не нуждались, кроме друг друга, подолгу спали, потом разогревали остатки обеда. Еще мы готовили суп из пакетиков и по любому поводу хохотали. Но почему-то это счастье мне не запомнилось. Я точно знаю, что оно было, но само оно осталось в моей памяти белым пятном.

* * *

Ребекка заснула под звуки концерта для виолончели. Я, должно быть, тоже заснул, потому что очнулся от телефонного звонка, и, когда снял трубку, на другом конце провода оказался отдел по растратам «Американ Экспресс». Из этого отдела мне и в самом деле недавно прислали письмо, на которое я не ответил. Ребекка похрапывала. Я читал, что у некоторых людей пропадает желание заниматься сексом с партнером, после того как они услышат его храп. Меня лично храп никогда не смущал, я считаю, что только неестественные звуки отвратительны.

Я вспомнил тот вечер в русской чайной, когда я сказал, что, пожалуй, пойду работать дежурным по туалету. Согласно прогнозу погоды, ожидался снег. Висели низкие облака. Какая-то русская исполняла меланхолические романсы. Правда, голоса у нее не было. Я был очарован двумя певцами из бэк-вокала. Один из них был маленький, другой, наоборот, очень длинный. Они явно получали искреннее удовольствие от происходящего.

— Придуманные истории остаются без последствий, — сказал я.

— Может быть, сменим тему? — оборвала меня жена.

Близость без последствий — это придуманная близость. Я тогда сказал жене, что это и есть моя специальность: придумывать близость, у которой не будет последствий, которая так и останется лишь обещанием и в конце концов, когда туман слов рассеется, превратится лишь в сноску в повести жизни. А если вдруг по чистой случайности она окажется чем-то большим, чем обычная сноска, то у второго человека навсегда сохранится неприятный привкус во рту, ведь у придуманной близости всегда есть привкус мошенничества. Растущие гнев и ненависть, которые закипают, стоит человеку понять, насколько придуманной была эта близость, наверное, имеют тот же самый вкус. Однажды обманутые скажут: «У жизни вкус протухшей рыбы, но если привыкнешь, то можно и потерпеть».