Читать книгу "Провокатор - Вячеслав Шалыгин"

– Караул вызвал? – спросил Грин.

– Само собой. Но пока примчатся, время есть. Хочется разобраться, кого караулу в наручниках сдавать, тебя или тех, в штольне.

– Никого не получится сдать. – Фил помассировал ноющее запястье. – Меня не за что, а тех, наверное, уже и след простыл.

– А кого тех-то? – спросил Боб. – Змеевиков, что ли?

– Своих, похоже.

– Своих?! – Колян присвистнул. – Надо же! А ты ничего не путаешь? А ну, карманы покажи. Может, ты спер чего, и тебя охрана догоняла?

Боец направил на Грина оружие.

– Обыщи. – Грин поднял руки.

– Боб, обыщи, – приказал Колян.

– Ножик, пропуск и курево, – быстро обшарив карманы Грина, сказал Боб. – Брелок еще… не работает. Больше ничего, даже телефона нет.

Колян немного расслабился, но оружия не опустил.

– Ты Грин, да? – вдруг спросил Учитель.

– Он самый. – Филипп опустил руки. – Давайте покурим, а, мужики?

– На посту нельзя. – Колян помотал головой.

– Ладно, и я не буду. – Грин вздохнул. – Чтоб не дразнить. А ты откуда меня знаешь? – Он обернулся к Учителю.

– Откуда и все. – Боец пожал плечами. – В прошлом году я тебе полторы штуки в тире проиграл. На последнем этапе ты меня срезал. До сих пор не понимаю, как такой… как ты этому научился?

– Как-то так. – Грин неопределенно помахал рукой. – Если честно, долго не получалось, чуть не лопнул от злости. Но не зря время потратил, как выясняется.

– Все равно не въезжаю, – заявил тугодум Боб. – Почему свои-то в тебя палили?

– А я, кажется, догадываюсь, – сказал Учитель. – У меня сегодня похожая фигня приключилась. Стреляли не свои, но корректировал кто-то из людей. Еле ноги унес.

– Во, дела! – удивился Колян. – Один, что ли, ушел? А остальные?

– Пока не знаю.

– Мы знаем, Учитель. – На полянке перед дверью в штольню появился офицер и с ним десяток бойцов караула. – С возвращением.

– Спасибо. – Учитель встал и недоверчиво взглянул на офицера.

Недоверие во взгляде бойца, как выяснилось, было вполне оправданным.

– Обоих под конвой, – приказал начальник караула солдатам, а затем смерил взглядом Учителя и Грина. – Ведите себя прилично, ОК?

– Ес итыз, – спокойно ответил Грин.

– Чего там, – буркнул Учитель, сдавая оружие конвоирам. – Не впервой.

– А штольню… – заикнулся Колян. – Там же… эти… стрелки.

– Не наш уровень допуска, – ответил офицер. – Там уже особисты работают.

– Особисты? – У Грина внутри что-то кольнуло. Будто бы зародилась какая-то скверная догадка.

– Да, контрразведчики, если вам так понятнее.

– И что, успешно работают?

– А это они сами вам расскажут через полчасика. Когда сдадим вас обоих им с рук на руки.

* * *

Вряд ли кому-то придет в голову поставить под сомнение необходимость и важность такого подразделения, как военная контрразведка. Однако, думая одно, говорят все другое. Называют особистов дармоедами, перестраховщиками и злыднями. Почему? Традиция, наверное. Раньше Грину не приходилось сталкиваться с этой категорией военных напрямую, и он не особенно задумывался, откуда пошла эта странная традиция.

Обществу нужны изгои, считал Грин, без них очень трудно понять, что такое хорошо и что такое плохо. На каждом уровне, в каждом слое общества изгои свои, но они обязательно существуют. Среди бойцов – это те, кто постоянно тянет подразделение назад: хиляки, мазилы, неряхи, короче – вечные залетчики. Среди офицеров – это туповатые подхалимы или, наоборот, чересчур хитрые прохиндеи. Среди мобилизованных – амбициозные чиновники, особенно из бывших федералов, до сих пор хранящие свой прежний гонор как зеницу ока. Среди мирного населения (по классификации Сопротивления – инертного) – это «белые повязки»: ренегаты, служащие в марионеточных органах власти. Среди самих ренегатов – «именная» когорта прихлебателей. То есть предатели, получившие за особые заслуги от серпиенсов персональные позывные на языке хозяев. Не «эй, человек», а какой-нибудь Питон, или Питон-2, или Жаба-66.

Так вот, возвращаясь к армии Сопротивления, общими изгоями для всех, от солдат до штаба, всегда были и будут особисты. Их нередко хвалят, зачастую даже искренне, если им удается поймать настоящего шпиона или пресечь какую-нибудь провокацию врага. Их побаиваются даже честные воины, так, на всякий случай. Им почти никто не перечит, им оказывают содействие (если потребуют), им всячески демонстрируют уважение, но…

В действительности их никто не уважает и не любит, несмотря на все их успехи и достоинства. Потому что контрразведка сражается не на реальном фронте, а на невидимом. И относительно обычного фронта она стоит не лицом к врагу, а спиной. А лицом она повернута к своим и вынуждена подозревать этих своих в измене. Всех подряд. Ну, и кому это приятно? Только убежденным мазохистам, коих мало.

Вот почему и укоренилась традиция хаять особистов вслух, не любить их в душе, но разумом понимать, что без них никуда. Раньше Грин обо всем этом только догадывался, но теперь он знал это наверняка. По собственному опыту.

Два часа, проведенные в камере, неспешная беседа с Учителем, кстати сказать, бойцом из группы Воронцова, то есть с будущим коллегой Вики (если его выпустят), весомые реплики еще троих сокамерников, и Филипп составил для себя примерную картину взаимоотношений армии, и Особого отдела в целом, и разведки и контрразведки в частности. Картина получалась абстрактная (слишком уж много в ней было личного, а у каждого ведь правда своя), но яркая. Впрочем, она мало отличалась от гражданских картин на ту же тему. В этом Грина убедил Учитель, который в прошлом был участковым милиционером. Вместо особистов на тех картинах рисовались менты, а вместо подозреваемых в шпионаже – подозреваемые в уголовных преступлениях. Вторые не любили первых и агитировали за свою позицию простых граждан. И граждане «велись», хотя не все. В основном – поклонники шансона. Сам Учитель, правда, на той картине рисовался в стане обидчиков, а не обиженных и угнетенных, но это лишь добавляло его мнению весомости. Побывал и тем, и другим, выходит, знает человек, о чем говорит.

В общем, когда дверь камеры открылась и Грина попросили на выход с вещами, Филипп был уже достаточно подготовлен к встрече с мучителями, которые сейчас посадят его на табуретку, направят в глаза яркую лампу и начнут допрашивать, периодически избивая толстым томом «Комментариев к Уголовному кодексу».

К счастью, до этого дело так и не дошло. Оно вообще ни до чего не дошло. Прямо за порогом камеры Грина мягко взял под руку вежливый молодой мужчина среднего роста, «типичной» внешности, в форме без знаков отличия. Он кивком отпустил надзирателей и повел Филиппа к выходу из режимной зоны. Молча и, как говорится, без шума, без пыли.