Читать книгу "Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе"

— Что это у нас здесь такое? — произнесла она громко. Вот ребенок в положении головой вниз, а это что? Вторая головка? — Господи, Стоун? — Она отдернула руку, словно коснувшись раскаленного угля.

Стоун в молчании смотрел. Он ничего не понимал, но боялся спросить. А она уставилась на Стоуна в ожидании ответа, любого ответа. Из груди у нее рвался крик.

— Все ненужное — вон из организма? — пробормотал Стоун, полагая, что она имеет в виду его попытки сокрушить ребенку череп.

— Пошел ты, Томас Стоун, еще будешь мне тут цитировать свою идиотскую книгу. Думаешь, это все шуточки?

Стоун, который, напротив, полагал, что все серьезнее некуда и что Хема делает всю работу за него, покраснел.

Хема повернулась и еще раз оценила серьезность положения. Да, несомненно, целых две новые жизни под угрозой. Слова ее обрушились на Стоуна безжалостными ударами.

— Один раз посетить врача в период беременности? Почему ты не показал ее мне хотя бы один раз? Я бы никуда не поехала. А теперь смотри, что получилось. Чудо из чудес, черт бы его побрал. Всего этого вполне можно было избежать. Избежать! — Последнее слово свистнуло бичом.

Стоун стоял понурившись, как нашкодивший школьник перед директором. Что тут скажешь? Запинаясь, он проговорил:

— Я не знал!

В глубине души Хема не верила, что Стоун — отец ребенка, даже детей, сестры Мэри Джозеф Прейз. Разве такое возможно? Но цинизм акушерки, которая повидала все на своем веку, быстро вернулся.

— Так, значит, непорочное зачатие, доктор Стоун? — Она обошла стол. — В таком случае знаешь что, господин практикующий хирург? Это круче вифлеемских ясель! У девы двойня! — Хема немного помолчала, чтобы до него дошло. — Черт бы тебя побрал, ты что, не мог сделать кесарево сечение?

Она почти пропела последние слова, и они повисли в воздухе.

— Перчатки и халат, быстро! — рявкнула Хемлата. — Кювету для кесарева! Пошевеливайтесь! Не хотите ее спасти, что ли? Живо! Живо! — И на всякий случай повторила по-амхарски: — Толу, толу, толу!

Все словно очнулись от оцепенения.

— А вы что, мозги себе накрахмалили? — накинулась она на медсестер, натягивая стерильный халат и перчатки. — Почему ничего ему не сказали? Матушка?

Монахиня уставилась в пол.

— Когда сердце плода перестало быть слышно? Какая была частота ударов?

— Это произошло слишком быстро. Мы…

— Замолкни, Стоун. Пусть один из вас даст мне четкий ответ. Остальные помалкивают. Давление какое?

— Около шестидесяти.

— Где кровь? Вы глухонемые? Отвечайте!

У больницы не было своего банка крови, так, пинта-другая в холодильнике, если больному повезет. Семьи пациентов не торопились сдавать кровь. Хема однажды накинулась на одного супруга, чтобы сдал для жены кровь, и тот отказался.

— Уж она бы наверняка отдала вам свою кровь, случись что, — упрекнула его Хема.

— Вы не знаете моей жены. Она ждет не дождется, когда я помру, чтобы заграбастать мое имущество и моих коров, — ответил муж.

Время от времени Хема, Гхош и матушка сами сдавали кровь и убедили кое-кого из медсестер последовать их примеру. По меньшей мере раз в год Гхош садился в машину и объезжал членов своей команды по крикету с той же целью.

— Никто так и не подумал про кровь? — кипятилась Хема. — Всем, кто не занят, пойти и сдать. Она — наш товарищ, черт побери! Быстрее! Нет, Стоун, только не ты. Не снимай перчаток. Постарайся принести пользу. Какая частота сердечных сокращений?

Стажерка уткнулась в медицинскую карту, не смея поднять глаз. Мысль о том, что придется сдавать кровь, перепугала ее. К тому же она прекрасно знала, что частоту сердечных сокращений плода никто не слушал, все занимались исключительно роженицей. Стажерка перечеркнула заголовок «Показано кесарево сечение», чувствуя, что матушка-распорядительница этого не одобрит. Облегчения не приносил и вид доктора Стоуна, который сжался, опустив голову. Так нашкодивший пес инстинктом чует, что надо бежать прочь, но знает, что стоит пошевелиться — и на тебя обрушится наказание.

— Давление?

— Не могу найти…

— Неважно, вливайте кровь, плесните йода, живо! Она сорвала крышку со стерильной кюветы, схватила скальпель — не до стерильности теперь — и произвела вертикальный разрез ниже пупка. Происходящее никак не укладывалось у Хемы в голове.

Вот сейчас Мэри сядет и запротестует, казалось ей.

Раздался шорох, она обернулась и успела увидеть, как матушка-распорядительница оседает на пол.

Глава восьмая

Люди миссии

— Спаси и сохрани, — вымолвила матушка, едва очнулась. Обморок ее не длился и пяти секунд, никто и с места сдвинуться не успел. Стажерка подскочила, чтобы помочь ей встать. Несмотря на протесты Хемы, матушка вцепилась в табурет анестезиолога:

— Я остаюсь здесь!

Времени на споры не было.

Матушка склонилась над Мэри, принялась рассматривать пальцы на ее руке, в которую наконец переливали кровь. Матушке не хотелось глядеть на то, что делают доктора, на их красные перчатки, мелькающие под животом больной. Голова у нее кружилась.

Пока матушка трясущимися руками растирала Мэри пальцы, у нее сами собой вырвались слова:

— Инструменты Господа.

У сестры Мэри Джозеф Прейз были изящно вылепленные пальцы, тонкие и нежные. Даже безжизненные, они свидетельствовали о прекрасной моторике. А вот на белых пальцах самой матушки не слишком красиво выпирали крупные костяшки — признаки возраста, тяжкого труда и тщания, с каким приходилось отскребать руки после работы, которой она занималась наравне с Гебре. Сторож, садовник, разнорабочий и священник в одном лице, он всегда считал, что матушке не пристало пачкать руки.

Матушку охватила дрожь.

— Боже, возьми меня, — взмолилась она, — только подожди, пока они закончат, чтобы не отвлекались на меня.

Как ей хотелось выпить кофе, выращенный ею самой на каменистой земле Миссии, а потом сделать хороший глоток, ощутить во рту кофейную гущу. Итальянцы оставили после себя пристрастие к macchiato и espresso, которые подавали в каждом кафе Аддис-Абебы. Этих напитков матушка не употребляла. Кофе в Миссии заваривали традиционным образом, и он поддерживал ей силы в течение всего дня, да и прямо сейчас оказал бы свое волшебное действие.

В уголках ее рта скапливались слезы.

— Одна из вверенных моим заботам, дочь, которой у меня никогда не будет, теперь с ребенком…

Столько невыразимых тайн раскрывали перед ней страшные болезни. Приближающаяся смерть внезапно срывала покровы с прошлого и нечестивым союзом соединяла его с настоящим.