Читать книгу "Реакция Путина. Что такое хорошо и что такое плохо - Олег Кашин"

А теперь еще и министерство обороны; губернатором вместо Шойгу будет даже не его эмчеэсовский заместитель, а сын эмчеэсовского заместителя. Я однажды брал у Андрея Воробьева интервью, и на вопрос о самых важных в его жизни людях он ответил: мама, отец и друг отца Сергей Кужугетович. Сейчас почему-то принято говорить, что Шойгу проруководил Подмосковьем всего полгода — ну да, пока полгода, но он ведь никуда из Подмосковья не делся, просто будет править теперь областью под псевдонимом «Андрей Воробьев».

За Сергея Шойгу как за «будущего президента России» в МЧС поднимали тосты еще при президенте Ельцине. Сейчас по этому поводу если и можно спорить, то только о способе прихода к власти: либо Путин назначит его преемником, либо Шойгу назначит себя сам. Прогнозировать военный переворот в России было дурным тоном еще в конце восьмидесятых, но все же: никогда еще в постсоветской России во главе вооруженных сил не становилась самостоятельная политическая фигура, ничем не обязанная действующему президенту и имеющая в своем распоряжении дополнительную, не связанную с министерством обороны силовую структуру.

Когда этой весной министерства экономического блока и аппарат правительства хоронили идею Сергея Шойгу о создании корпорации развития Сибири и Дальнего Востока, которую он сам и хотел возглавить, источники в Кремле и Белом доме говорили, что Путину не понравилось, что Шойгу, если бы проект был реализован, стал бы хозяином всей Восточной Сибири. Теперь источники почему-то ничего такого про Шойгу не говорят, и это странно — идея с восточносибирской корпорацией Путина испугала, а идея с подконтрольной Шойгу армией уже почему-то не пугает. Видимо, за полгода что-то изменилось.

Игра в бутылочку

Была такая идея: нас обвиняют в том, что мы слили протест? — отлично, давайте превратим повод для упреков в предмет для гордости. Призовем москвичей в назначенный час выйти на набережные с бутылочками воды и одновременно вылить эту воду в Москву-реку. Пусть все видят, что мы хоть и слили протест, но зато нас много. Тысяч сто. Или пятьдесят. Или пять. Или одна.

Идею не то чтобы отвергли, но и не поддержали — думаем дальше, время еще есть. Слово «креатив» произносится без иронии. Надо что-нибудь придумать, чтобы все увидели, что мы были на Болотной площади и придем еще.

Классическое тестовое задание для соискателей дизайнерской должности — нарисовать панель с кнопочками для лифта. Кто-то расставит кнопочки зигзагом, кто-то спиралью, кто-то еще как-нибудь хитро — таких надо отсеивать сразу. Разговаривать будут с теми, кто расставит кнопки как в нормальном лифте, двумя или больше, в зависимости от этажности, рядами: первый этаж, второй и так далее. Где-нибудь внизу или ладно, сбоку, кнопка вызова диспетчера и кнопки открывания-закрывания дверей. Все просто, миллиарды людей во всем мире знают, как должен выглядеть лифт, и переучивать этих людей не входит в задание для дизайнера.

Креативные акции протеста — это что-то из времен стабильности, когда и верхи могут, и низы хотят, и никому ничего менять на самом деле не нужно.

Креативные акции протеста — это что-то из времен стабильности, когда и верхи могут, и низы хотят, и никому ничего менять на самом деле не нужно. Где-то между путинскими первыми двумя сроками я много ходил по таким акциям. Всегда — человек десять участников и столько же журналистов, остальное варьируется. Девушка, завернутая в карту Москвы, изображает Москву, на нее наклеивают бумажки с новыми названиями улиц: улица Ахмата Кадырова (собственно, против нее и протестовали), улица Аслана Масхадова, улица Шамиля Басаева. Девушка стоит в этой карте, соратники вдевятером наклеивают названия улиц. Пресса фотографирует. Если завтра в газете останется какое-нибудь совсем безнадежное пустое место, дадим фото с подписью. Если места не будет, не дадим.

Или: у депутатского дома на улице Улофа Пальме активист в костюме Синьора Помидора гоняется за активистом в костюме Чиполлино, символизируя зажравшихся депутатов, которым нет дела до нужд простых людей. Если завтра в газете будет место, — ну и так далее.

Или: возле администрации президента на Старой площади стоит на лыжах активист в маске Путина. Девять соратников скандируют: «Путин, лыжи, Магадан» (кажется, это оттуда и пошло). Больше всего хотят, чтобы появилась ФСО и всех повязала, но вместо ФСО появляется прокремлевский активист и лениво бросает в активистов помидоры. Пройдет восемь лет, я встречу того активиста с, очевидно, все-таки новыми, не теми, которые были тогда, помидорами: этой весной, у памятника Абаю он опять будет бросать помидоры в тех же людей, в которых не попал тогда на Старой площади.

Когда люди хотят выйти на площадь, они выходят на площадь. Когда люди не хотят выходить на площадь, тем, для кого по какой-то причине это важно, приходится заниматься «креативом». Говорят, что годовщину прошлогоднего массового протеста обязательно надо отметить массовой акцией — как будто годовщина это праздник, как будто хотя бы одно из требований прошлогодней Болотной площади было выполнено или хотя бы не забыто. Как будто есть какие-то еще итоги этого года, кроме приговора Лузянину и очереди следующих за ним приговоров по двум — «Болотному» и «Анатомии протеста» — уголовным делам.

«Колонка о том, что нет больше никакой надежды» — популярный в 2012 году жанр, обросший и фирменными штампами, и фирменными интонациями. Очевидно, все колонки такого рода уже написаны, и новых писать не надо, тем более что надежда на какие-то политические перемены, конечно, есть. Система за год заметно разболталась, Путин какой-то странный стал, Сердюкова сняли, да много всего происходит; в каком-то смысле перемены не просто неизбежны, а уже начались, и вряд ли кто-то знает, к чему это все приведет. И это ведь действительно может привести даже к чему-то хорошему, только вот граждане, готовящиеся отметить креативной или просто массовой акцией годовщину прошлогодних митингов, к этому совершенно точно не будут иметь никакого отношения. Никто, кстати, не виноват, просто так получилось.

Забытый президент

Конечно-конечно, все дело было в выборах и в Чурове. То есть, видимо, все предыдущие выборы были честными, а эти вдруг оказались нечестными, и российское общество по этому поводу неожиданно возмутилось. Вбросы, карусели, открепительные талоны, 99 % на Кавказе и 146 % в телевизоре — это было впервые в нашей истории, и люди, не знавшие до тех пор, что государство обманывает их на выборах, вышли на улицы.

Самое неприятное, что рано или поздно что-нибудь такое и напишут в учебниках истории. «Вовочка — к доске, расскажи, почему люди в 2011 году вышли на Болотную», — «Потому что выборы, Марь Иванна». Вовочка получит пятерку, а про 2011 год так никто в итоге и не поймет.

Говорят, сейчас специалисты меняют имидж президенту Путину: он больше не будет изображать мачо, а будет изображать мудрого патриарха. Если это так, то идея правильная: время от времени имидж нужно менять, это нормально. Зато премьер-министру Медведеву по какой-то причине имидж не поменяли — забыли, не подумали. Подозреваю, что именно поэтому так неприятно смотреть и слушать то, что он говорит сейчас. У него уже все по-другому, а никаких новых слов, новых жестов, новых гримас для него не изобрели, донашивает устаревшее — оставшееся от тех трех с половиной лет. Старые слова в новом шрифте — мы читаем их или слушаем, если по телевизору, и они раздражают, потому что напоминают нам о нас самих, о том, какими были мы до сентября прошлого года.