Читать книгу "Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах - Евсей Гречена"

Конечно, австрийцы показали себя при Аустерлице не с лучшей стороны, но при многих других неблагоприятных обстоятельствах, приведших к поражению, вина М. И. Кутузова была очень велика, что бы ни говорили о неумелых австрийцах, гении Наполеона и т. д.

Общее мнение в русской армии осуждало Кутузова за то, что, видя ошибочные распоряжения доверенных при императорах Александре и Франце лиц, «не опровергал он упорно действий их всеми доводами, почерпнутыми из многолетней опытности и глубокого разума его».

Впоследствии, после победы над Наполеоном в 1814 году, император Александр, вспоминая дни Аустерлица, говорил: «Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надобно действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее».

«Впрочем, у Кутузова оставался в запасе решительный ход — подать в отставку, как это чуть позже, во время военных действий с французами в 1806 году, сделал фельдмаршал Каменский. Но Кутузов так не поступил — он не был ни целеустремленным и волевым, как Суворов, ни взбалмошным и резким, как Каменский. Кутузов принадлежал к совершенно иному типу людей — дипломатичных, уклончивых, бесконфликтных»[21].

Кстати сказать, он и поражение-то при Аустерлице умудрился представить императору весьма странным (далеким от действительности) образом: типа русские войска «почти до самой полночи стояли ввиду неприятеля», а тот «не дерзал уже более возобновлять своих нападений».

Удивительно, но это было написано про сражение, в котором его солдаты пытались спастись по льду, но лед стал трескаться и ломаться, когда Наполеон приказал 25 орудиям стрелять по нему, и этот обстрел стал причиной гибели нескольких тысяч несчастных, утонувших в ледяной воде.

А вот как «дипломат» Кутузов оценил потери сторон при Аустерлице: урон русской армии, согласно его донесению императору, «не доходит до 12 000», а у Наполеона — «простирается до 18 000».

Кто-то называет это «робостью характера Кутузова», кто-то — «его привычками придворного». А вот историк Е. В. Анисимов делает следующий вывод:

«Несомненно, отмеченная робость главнокомандующего была особого свойства, она проявлялась в отношениях с императором и двором. Он заботился о своем положении при дворе и дорожил мнением о себе государя, думал о своем благополучии и престиже. Есть немало свидетельств такого, рассчитанного до мелочей, поведения Кутузова».

Да и после ужаса Аустерлица Кутузов повел себя как истинный «дипломат» — в январе 1806 года он написал жене о своем желании вернуться в Санкт-Петербург, но просил ее, чтобы она устроила это следующим образом: «Я бы желал, чтобы государь меня сам позвал, это бы было приятнее в рассуждении публики».

Кстати сказать, в обществе суждение о Кутузове как о льстивом царедворце очень скоро стало общепринятым. Например, посол Сардинского короля Жозеф де Местр сообщал в одном из своих писем: «Кутузов весьма хорош, если, конечно, императора не будет в армии, иначе он обратится просто в царедворца, думающего лишь об угождении повелителю, а не о войне. Таковой характер особливо опасен в России, где влияние государя совсем иное, чем в других странах».

Вот и при Аустерлице ничего иного от «типичного царедворца» ждать не приходилось: он «не решился отстаивать свое вполне разумное мнение, а поплыл по течению, которое и привело русскую армию к одному из крупнейших поражений в ее истории»[22].

Главнокомандующий не должен все контролировать лично, и он не обязан лично водить войска в атаку. Для этого в армии есть другие люди. Но он несет моральную и военную ответственность за подготовку и выполнение всей операции. Это очевидно. И пусть диспозиция австрийского генерала Вейротера при Аустерлице была ошибочной, «но, даже исполняя ее, можно было избежать множества ошибок, сделанных как накануне битвы, так и в ходе ее, причем не только по вине австрийских генералов или русских придворных. Ведь они же не мешали Кутузову организовать эффективную разведку или лично провести рекогносцировку поля будущего сражения, как это сделал Наполеон. Вряд ли австрийские генералы могли возразить русскому главнокомандующему, если бы он настаивал на более разумном формировании колонн и четком плане их передвижения в начале операции, — тогда бы утром, выходя из лагеря, войска не начали сталкиваться друг с другом <…> Демонстративно устранившись от руководства всеми войсками и присоединившись к одной из наступающих колонн, Кутузов даже на этом участке действовал неудачно»[23].

И при этом в манере, которая очень скоро станет признаком его «фирменного стиля», Кутузов полностью сложил с себя ответственность за поражение. Вот, например, что он писал своей жене:

«Ты слышала, конечно, об наших несчастьях. Могу тебе сказать в утешение, что я себя не обвиняю ни в чем, хотя я к себе очень строг».

За разъяснением причин подобного поведения «очень строгого к себе» полководца имеет смысл обратиться к «Запискам» генерала А. Ф. Ланжерона, который на протяжении почти всех кампаний находился при нем. Он, в частности, пишет, что Кутузов участвовал во многих сражениях и имел большой опыт, но «все эти качества были парализованы в нем нерешительностью и ленью физической и нравственной, которая часто и была помехой в его действиях».

* * *

В 1808 году Кутузов был отправлен в Молдавскую армию, но он, будучи до того главнокомандующим, «тяготился своим назначением» и вскоре определен был в Вильно военным губернатором.

Кутузова фактически уволили из армии и отослали «заведовать гарнизоном в Литву». К сожалению, подобная оценка не является преувеличением, ибо, когда генерал от инфантерии стал губернатором, «только два батальона внутренней стражи были в его распоряжении».

В Вильно, «вдали от ратного стана», он занимался тем, что «давал блестящие праздники и на закате дней своих страстно еще обожал прекрасный пол»[24].

Однако судьба Кутузову явно благоволила: молодой командующий русскими войсками на турецком фронте Николай Михайлович Каменский неожиданно заболел и умер в мае 1811 года, а его обязанности поручили исполнять «старшему по званию», то есть Михаилу Илларионовичу. При этом император Александр именем Отечества убеждал Кутузова употребить все усилия для заключения мира с Портой.

Подписание мира было крайне важно в связи с надвигавшейся войной с Наполеоном, однако Кутузов, доводя правительство до «крайней степени раздражения», умудрился почти год оставаться в бездействии.

Что же мешало «герою Аустерлица»? Есть мнение, что, помимо вышеперечисленных черт характера, ему мешала заключить столь важный для России мир боязнь назначения в группировку, противостоящую Наполеону.