Читать книгу "Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин"

С расцветом рыночного либерализма эти задачи были в существенной, хотя далеко и не полной мере возложены на рынок. Реформы в энергетике, телекоммуникационной отрасли и других инфраструктурных отраслях во всем мире привели примерно к одинаковым результатам. Интегрированные монополии подверглись разделению и (если они были государственными) были проданы с целью создания конкурентного рынка. В таких отраслях, как передача и распределение электроэнергии, где конкуренция недостижима (экономисты называют их «естественными монополиями»), регулирование постарались сделать как можно менее обременительным.

Результаты были, мягко говоря, неоднозначными. В ряде случаев, например в секторе телекоммуникаций в Финляндии, переход к частному финансированию привел к внедрению новых и инновационных инвестиционных стратегий и появлению таких динамичных фирм, как Nokia. В других случаях, например с отраслью по передаче электроэнергии в США, игнорирование того, что инфраструктура – это общественное благо, привело к недоинвестированию со стороны всех участников отрасли и постепенному ухудшению качества сети. В некоторых же случаях, как это было в процессе создания якобы конкурентных рынков электричества в Калифорнии, финансовые ухищрения и манипулирование рынком привели к катастрофическим последствиям.

Опыт XX века показал, что смешанная экономика превосходит и центральное планирование, и экономику laissez-faire. Задача дискуссии по конкретным вопросам экономической политики – выяснить, каким должно быть сочетание частного и государственного секторов и как именно они должны взаимодействовать.

Некогда казалось, что экономические доктрины, построенные на гипотезе эффективного рынка, опровергают эти выводы. Но теперь очевидно, что именно эффективность рынков, а не смешанная экономика, провалила испытание опытом.

Литература для дополнительного чтения

Каждый, кто хочет изучить взлет и падение гипотезы эффективного рынка, должен ознакомиться с книгой Фокса [Fox, 2009]. Классическая работа Малкиела [Malkiel, 1973; 2007; Малкиел, 2006] содержит полезный обзор данной гипотезы (в частности, ее слабой формы), а также разбирает ее применение для индивидуальных инвестиционных стратегий. Наиболее подробные контраргументы приводят Ло и Маккинли [Lo, MacKinlay, 2001]. Ну а ставшая классикой книга Джорджа Гудмана/Адама Смита «Игра на деньги» [George Goodman/Adam Smith, 1968] полна наблюдений, не утративших спустя 40 лет своей глубины. Блестящий и сочувственный разбор сильных и слабых сторон рынка содержится в книге Кэя [Kay, 2004], где также объясняется, почему рынки могут работать, только если они укоренены в социальных и культурных институтах.

Техническая литература, посвященная гипотезе эффективного рынка, трудна для понимания, поскольку она опирается на теорию стохастических процессов. Гипотезу о случайном блуждании впервые предложил французский математик Луи Башелье в 1900 году. Он развил ее в своей докторской диссертации наряду с теорией броуновского движения молекул, на несколько лет опередив Альберта Эйнштейна. Английский перевод его диссертации и ряд других работ по теме опубликован в: [Bachelier et al., 2006]. На современном этапе главные работы о гипотезе эффективных рынков – это [Fama, 1965; 1970; Samuelson, 1965; 1973], а об оценивании опционов по Блэку – Шоулзу – [Black, Scholes, 1973; Merton, 1973].

Данные о прибылях и трансакциях банков взяты из выступления Гудмундссона на конгрессе, посвященном финансовым технологиям, в Бостоне [Gudmundsson, 2008].

Моя собственная книга [Quiggin, 1993] – по-прежнему единственная по взвешиванию вероятностей и современной теории перспектив, однако вскоре она во многом устареет благодаря недавней работе [Wakker, 2010]. Ключевые журнальные статьи о теории перспектив и взвешиванию вероятностей – [Kahneman, Tversky, 1979; Quiggin, 1982; Tversky, Kahneman, 1992].

Работы, посвященные ограниченной рациональности, до сих пор находятся в зачаточном состоянии и недоступны для неспециалиста. Главное популярное изложение – это «Черный лебедь» Талеба [Taleb, 2007; Талеб, 2009], хотя не следует доверять притязаниям автора на какое-то уникальное понимание, которое якобы отсутствует у других экономистов.

При изучении доверия экономисты должны рассматривать и идеи из других социальных наук, например, содержащиеся в работах Фукуямы [Fukuyama, 1996; Фукуяма, 2004] и Патнэма [Putnam, 2001].

Среди других источников можно назвать следующие: [Ellenberg, 2008; Bank for International Settlements, 2009; Borio, Lowe, 2003; Garber, 2001; Gordon, 1996; Grant, Kline, Quiggin, 2009; Grossman, Stiglitz, 1980; LeRoy, 2006; Quiggin, 2004; Setser, Roubini, 2005; Shiller, 1982; 1989; Williamson, 1990].

III. Динамическое стохастическое общее равновесие

Мы теперь все последователи Фридмена.

Лоуренс Саммерс, глава Национального экономического совета при Белом доме и видный представитель неокейнсианства

В истории идей часто оказывается, что за моментом их всеобщей славы сразу следует головокружительное падение. Так было с ортодоксальным кейнсианством, которое оказалось на пике своего влияния в конце 1960-х годов. Так произошло и с изящной теоретической системой, которая пришла на смену кейнсианству. Название этого подхода вызывало трепет: «динамическое стохастическое общее равновесие» (dynamic stochastic general equilibrium, для своих – просто DSGE). Победное шествие этой красивой теории было бесцеремонно оборвано глобальным экономическим кризисом. И теперь она живет в виде зомби.

В конце XIX века лидер британский либеральной партии сэр Уильям Харкорт произнес: «Мы теперь все социалисты». Речь шла о радикальной земельной реформе, которая была отвергнута как «социалистическая» в момент первого появления в парламенте, но через пару лет, когда Харкорт произносил свое изречение, уже стала общим местом. Фразу Харкорта можно было бы отнести ко всему направлению экономической и социальной политики, которое развивалось в Британии (и других странах) с 1867 года, когда была проведена парламентская реформа, давшая многомиллионному рабочему классу право голоса (женщины, однако, добились этого лишь после Первой мировой войны), вплоть до кризиса 1970-х годов. Идеи, раньше представлявшиеся немыслимыми для парламентской политики – начиная с прогрессивного налогообложения и заканчивая государственной собственностью на объекты инфраструктуры, – «проходили» этап политических разногласий, чтобы затем укорениться в качестве институтов.[45]

Остроумная формула Харкорта наиболее емко описывает, как некогда радикальные идеи в итоге становятся общепринятой точкой зрения. Поэтому ее так часто и склоняли на все лады.

Одна из самых примечательных вариаций на тему Харкорта прозвучала в журнале Times в 1965 году, где в контексте успешного применения фискальной политики для стабилизации экономики говорилось: «Мы теперь все кейнсианцы». Автором этого высказывания был величайший современный критик Кейнса – Милтон Фридмен (который, правда, позднее сказал, что его фраза была неверно истолкована). Еще более известной она стала после того, как в 1971 году ее произнес Ричард Никсон.