Читать книгу "Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев"

Мне особенно запомнился последний переход перед городом Белёвом Тульской области. Тогда я еще не знал, что мы уже вышли на Тульскую землю. Да нас это и не интересовало. И не только рядовых, но и офицерский состав. Все жили лишь окружающей обстановкой. Все остальное доверяли командиру дивизии. Осенняя ночь так темна, что люди натыкаются на телеграфные столбы. Уже сутки непрерывно идет дождь. Колонна движется по проселочной дороге, разбитой настолько, что грязь черпается голенищами сапог. Все промокли до нитки. Страшная усталость. Хочется спать. Желудок сводят голодные судороги. Кажется, что на следующий шаг уже сил не хватит. Но нет, вытащишь сапог из грязи и ставишь его впереди погруженной по колено в грязь другой ноги. Все, идти нет больше сил, но и остановиться нельзя. Остановишься – погибнешь. Замерзнешь или утонешь в дорожной грязи. Начинаешь искать выход. Все время кажется, что идешь по колее дороги и что где-то, может быть совсем рядом, есть еще не разъезженная полоска земли. Но стоит свернуть в сторону, как оказываешься по пояс в воде придорожной канавы. Попытка пройти за канавой тоже ни к чему хорошему не приводит. Пашня превратилась в сплошное месиво, только грязь там еще более густая, и чтобы вытащить ногу, надо приложить вдвое больше усилий.

Я уже был на пределе человеческих возможностей, когда мимо меня проехали одна, вторая и третья повозки. Напрягая все силы, я ухватился за грядку третьей повозки, поставил ногу на скобу и залез под брезент. Надо было только не уснуть. Часа через два колеса повозки застучали по булыжной мостовой. Теперь уже можно было покинуть спасительное убежище. У моста через довольно широкую реку (это была Ока в городе Белеве) нашел своих солдат. Перешли реку и остановились в школьном здании. Изрубили несколько стульев и парт, и запылали жаркие печи. Надо было обсушиться. Но как снять сапоги и брюки, если грязь через отвалившиеся задники сапог запрессовалась не только за голенища, но и в брюки, почти до пояса. Уснуть не удалось. Времени хватило только, чтобы обогреться и выковырять грязь из брюк и голенищ сапог. Поступила команда на марш, поскольку до рассвета надо было покинуть город и укрыться в лесу.

Днем произошли два важных для меня события. Из рук старшины я получил новые кожаные ботинки, чему был несказуемо рад, так как мои сапоги пришли в полную негодность. Как сказал старшина, несколько пар ботинок нам подарил партизанский отряд, организуемый в Белевском районе. Оставшиеся от старых сапог голенища были тоже использованы. Получились ботинки с голенищами. Не было, правда, ни носков, ни портянок, но это не огорчало, для этих целей мы использовали любое тряпье.

И второе, не менее значительное событие – нам, на разведчиков и топографов, выдали бог знает откуда взятую коровью голову. Полевой кухни к тому времени, очевидно, уже не было. У нас ведь кухни были на вьюках, и тащить их, как никому не нужный груз, не имело смысла. Нет продуктов – зачем кухни? Разрубать, то есть делить, голову поручили мне. Прошло столько лет, а я до сих пор помню вкус сырого мяса и мозгов. Это было невероятно вкусно, но невероятно мало.

Моросил мелкий дождь, поэтому с воздуха угрозы не было. Шли весь день. А лучше сказать, тащили пушки и повозки, помогая измученным лошадям. К вечеру вошли в довольно большую деревню и получили команду размещаться на ночевку. На ужин на взвод выдали приличный кусок свежей свинины. В деревне еще оставалась колхозная свиноферма. Чугунок с мясом уже стоял в растопленной печи, когда меня вызвали в штаб полка.

По непроверенным данным, в городе Одоев, расположенном в 8—10 км западнее – мы обошли его стороной, – работает пекарня и немцы в город еще не вошли. Приказ – взять пару повозок, немедленно поехать в Одоев и забрать весь имеющийся в наличии в пекарне хлеб.

Пока ездовые запрягали лошадей, я забежал во взвод. Узнав, что я уезжаю, мне отрезали кусочек только что закипевшей свинины. Мясо проглотил на ходу, без хлеба. И обоз из двух повозок тронулся в путь. Дождь не переставал. Одежду просушить не удалось, и мокрому сидеть в седле было неуютно. Теперь я уже не представляю, каким чувством я искал дорогу, скорее всего, лошади шли сами, и, как потом выяснилось, по правильному пути. Ночь была настолько темна, что с седла не было видно даже головы лошади.

Километра через два я уже проклинал себя за то, что съел свинину. В животе поднялась такая буря, что лошадь стала шарахаться в стороны. Надо бы остановиться, но как, если на тебе все мокрое, под ногами грязь по колено, а сверху поливает холодный осенний дождь? Свернул с дороги и только поднял ногу, чтобы перенести ее через круп лошади, как фонтан пробил до голенищ сапог. Читателю остается только представить мое ужасное состояние. Пришлось в такой обстановке разуться, раздеться и снова одеться, выбросив часть казенной одежды. Но ничего другого мне не оставалось.

Догнал свою команду, а через несколько минут въехали на узкую улицу, застроенную одноэтажными домами, какие обычно стоят на окраинах провинциальных городов. Надо было выяснить, Одоев это или какой-нибудь другой населенный пункт, есть ли здесь немцы, и если это Одоев, то как найти пекарню.

Проехали до перекрестка. Остановились. Нас окружала мертвая тишина. Город казался вымершим. Ни одного огонька или звука. Даже собаки не лаяли. Подъехал к дому и осторожно постучал в ставню окна. Тишина. Постучал погромче. Результат тот же. Решил, что в доме никто не живет. Подъехал к другому дому. На стук никто не ответил, но было слышно, как к окну кто-то осторожно подошел. На просьбу открыть окно ответа не последовало. Только после настойчивого требования и угрозы применения оружия окно открылось и владелец мужского голоса ответил, что это Одоев, что немцы в город еще не вошли, что военных в городе нет, и объяснил, как проехать к пекарне.

Пекарня, как я увидел, представляла собой приземистый сарай кирпичной кладки. Во дворе встретили запахи ржаного хлеба. Переступив порог, я оказался в «царстве небесном». Тепло, сухо и чисто. В центре комнаты топилась внушительных размеров печь. А по левой от входа стене стояли стеллажи с буханками ржаного хлеба. Рабочие, двое мужчин, рассказали, что город переживает тревожные часы. С часу на час, а скорее всего утром, должны войти немцы. На вопрос, почему и для кого они пекут хлеб, ответили, что хлеб они пекут для населения города и работают потому, что они не получили команду погасить печь. Никаких препятствий нам не оказали, даже больше, попросили забрать все, что выпечено, и помогли погрузить. Пока шла погрузка, одну буханку разломили на четыре части и съели. Нас было четверо. Оставив расписку за реквизированное, тронулись в обратный путь. К утру хлеб был доставлен в штаб полка. Теперь я уже не помню, по сколько выдали солдатам и выдали ли, но хорошо помню, что, кроме съеденной в пекарне буханки теплого хлеба, ездовые и солдаты из хозвзвода полка не посмели отщипнуть от буханок даже крошки.

В районе Одоева стояли около суток, и опять марш на северо-восток. Сильно подморозило. Замерзшая земляная корка пушки выдерживала – они были на резиновых колесах. А гаубицы прорезали мерзлоту узкими деревянными колесами, и приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы их выкатить.

Форсированным маршем переправились через реку Упу и вышли из окружения. Марш по немецким тылам закончился. Батареи сразу же заняли огневые позиции. К вечеру выпало довольно много снега. Ночь провели в деревне, а утром узнали, что реку удалось пересечь не всем. Тылы дивизии не смогли оторваться от немецкой колонны и на подходе к реке были разбиты.