Читать книгу "Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона - Альфред Лансинг"

Но это было неизбежно. Ведь он — Босс. Всегда между ним и остальной командой оставалась некоторая отчужденность, барьер, разделявший их. И с этим ничего нельзя было поделать. Просто при всей своей ответственности он не мог даже на мгновение поставить себя на их место. Другие умели расслабляться, отдыхать и просто жить нынешним моментом — Шеклтон не мог отдохнуть и расслабиться. Вся ответственность за экспедицию полностью лежала на нем, и это нельзя было не почувствовать, даже просто находясь рядом с ним.

Отчужденность Шеклтона была скорее моральной. Он всегда старался участвовать во всех делах команды, и одним из первых пришел в палатку номер пять, как только прошел слух, что там найдена новая колода игральных карт. Он тогда несколько часов вместе с Макелроем просидел там, обучая всех играть в бридж.

Двум учителям было не найти более увлеченных учеников. За сорок восемь часов популярность игры достигла масштабов эпидемии. Двадцать восьмого числа Гринстрит писал: «…из каждой палатки слышно: “одна трефа, две черви, две бескозырные, еще две бескозырные”». Те, кто не играл, чувствовали себя чуть ли не изгоями. Однажды Рикинсона и Маклина выгнали из их же собственной палатки, потому что туда пришла целая толпа игроков и наблюдателей.

В то же время все было готово к «путешествию на запад». Макниш закончил со шлюпками, оставалось только дать им названия, чем и занялся Шеклтон. Он решил, что должен оказать честь главным меценатам и покровителям экспедиции. Поэтому главный вельбот окрестили «Джеймсом Кэйрдом»; вторую шлюпку — «Дадли Докером», а третью — «Стенкомбом Уиллсом». Художник Джордж Мэрстон остатками своих красок принялся красиво выводить на каждой шлюпке ее название.

Шеклтон также принял предложение Уорсли назвать льдину, на которой они обосновались, Океанским лагерем. Затем настал черед распределять членов команды по шлюпкам. Сам он вместе со своим помощником Фрэнком Уайлдом возглавил «Джеймса Кэйрда». Уорсли стал капитаном «Дадли Докера», получив в помощники Гринстрита, а Будда Хадсон — главным на «Стенкомбе Уиллсе», обзаведясь помощником Томом Крином.

Ноябрь подходил к концу. Люди жили на льдине всего месяц. И несмотря на все неудобства, эти несколько недель примитивной жизни почему-то особенно обогатили их. У всех появилась несокрушимая уверенность в себе, о которой раньше они даже не могли мечтать. Менялось даже их мировоззрение. После того как однажды Маклин четыре часа пришивал большую заплатку к своим единственным штанам, он записал в дневнике: «Каким же я был неблагодарным, когда такую работу дома за меня выполняли другие». Гринстрит чувствовал нечто подобное, когда несколько дней подготавливал и шлифовал кусок тюленьей кожи, чтобы поменять подметки своих ботинок. В какой-то момент он прервал работу прямо на половине, чтобы записать: «Один из лучших дней, который у нас был… счастье быть живым».

В некоторой степени они лучше узнали себя. В одиноком мире льда и пустоты люди смогли достичь определенной степени удовлетворенности. Тяжелые условия жизни испытывали их, но они со всем справлялись.

Естественно, они думали о доме, но не сильно страдали из-за невозможности вернуться в цивилизацию. Уорсли писал: «Просыпаясь утром, я чувствую тоску по запаху влажной травы и цветов весенним утром в Новой Зеландии или Англии. И еще совсем немногого хочется из обычной жизни: хорошего хлеба с маслом, мюнхенского пива, коромандельских устриц, яблочного пирога и девонширских сливок, но это скорее приятные воспоминания, чем желания».

Вся команда была занята устройством своей жизни здесь и сейчас. Однако к концу ноября осталось не так много дел. Шлюпки были готовы к отплытию. Уже провели пробные заплывы, и вполне удачно. Все припасы для поездки распаковали и распределили. Карты местности тщательно изучили и составили приблизительные прогнозы ветров и течений. Херли закончил конструировать помпу и приступил к созданию маленькой дорожной печи, которую предполагалось топить жиром.

Они выполнили свою часть сделки. Теперь дело оставалось лишь за тем, чтобы льды расступились.

Но льды не спешили. Время шло — день за днем, а они оставались такими же, как раньше. Их движение тоже не внушало оптимизма. Постоянно дули ветра с юга, но они никогда не были достаточно сильными, и лед продолжал дрейфовать на север с той же черепашьей скоростью — две мили в день.

Зачастую лед подводил людей даже с пространством для тренировок собак. Бывало, он слегка расходился, превращая их льдину в остров, окруженный со всех сторон двадцатью футами открытой воды. В таких случаях не оставалось ничего другого, кроме как пустить собак бегать по периметру. Уорсли писал: «Люди и собаки тренируются вокруг плавучей льдины. Вся дистанция составляет примерно полмили, но после одного круга маршрут кажется невыносимо монотонным как для собак, так и для нас».

Время действительно стало тянуться медленнее. Каждый новый день очень напоминал предыдущий. И хотя все старались смотреть на ситуацию с позитивной стороны, было тяжело бороться с растущим чувством разочарования.

Первого декабря Маклин писал: «Мы прошли один градус [широты — около шестидесяти миль] меньше чем за месяц. Это не так хорошо, как могло бы быть, но потихоньку движемся на север, что обнадеживает».

А 7 декабря Маклин сделал такую запись: «Мы чуть-чуть сдвинулись назад, но, думаю, это к лучшему, поскольку дает шанс льдам между нами и землей отплыть и дать нам дорогу».

Покинув «Эндьюранс», они прошли восемьдесят миль по прямой почти точно на север. Но само движение шло по траектории, напоминавшей арку, которая сейчас заворачивала на восток, прочь от земли. Этого было мало для серьезного беспокойства, но вполне достаточно, чтобы его подогревать.

Шеклтон страдал от сильных приступов ишиаса, из-за чего почти все время проводил в палатке, более или менее отрезанный от всего, что происходило вокруг. Но к середине месяца его состояние улучшилось, и он смог почувствовать растущее беспокойство своих людей. Ситуация не нормализовалась и к 17 декабря. После того как они пересекли шестьдесят седьмую параллель, ветер подул на северо-восток. На следующий день выяснилось, что они снова пересекли эту же параллель, но уже в обратном направлении.

Напряжение и беспокойство внутри команды заметно возросло, вечером говорили очень мало. Многие отправились спать сразу же после ужина.

В своем дневнике Макниш дал волю накопившемуся чувству разочарования, трансформировав его в недовольство соседями по палатке: «Может показаться, что я нахожусь на улице Рэтклифф [в XIX веке улица красных фонарей в портовом районе Лондона] или в каком-то притоне, судя по языку, на котором здесь говорят. Я плавал со многими, как под парусами, так и на пару, но никогда не встречал таких людей, как в нашем отряде: для прозвищ они используют самые грязные слова, и, хуже всего, это поощряется».

Шеклтон был обеспокоен. Никакие враги, будь то холод, лед или море, его не пугали. Больше всего он боялся деморализации. И 19 декабря он написал: «Думаю, стоит выдвигаться на запад».

Мысль о том, что пора что-нибудь предпринимать, вертелась в его голове и на следующий день. Он принял решение — и буквально сразу же огласил свой план. Шеклтон объявил, что следующим утром вместе с упряжками Уайлда, Херли и Крина пойдет на запад исследовать местность.