Читать книгу "Исповедь гейши - Радика Джа"

— Харука прекрасно воспитана. Надеюсь, она будет хорошо влиять на мою маленькую Эрико.

Мне показалось, что в глубине ее зрачков мелькнул недобрый огонек.

Красивых и некрасивых почему-то тянет друг к другу. Когда мы с Киоко Танабе встретились взглядом, я увидела в ее глазах то же одиночество, что у Томоко. Только у замужней госпожи Танабе оно было менее заметно. Не будь я знакома с Томоко, я бы вообще о нем не догадалась. Но госпожа Танабе и Томоко все же отличались друг от друга. Я почувствовала в новой знакомой холодную жестокость, искусно спрятанную под показной добротой и приветливостью. Она хотела было поиграть со мной, ведь я — совсем не их поля ягода, но, подавив естественное желание потешиться над простушкой и дать ей потом пинка, госпожа Танабе все же продемонстрировала блестящую выдержку.

Дамы приняли меня в свою компанию, и теперь мы виделись практически каждый день. Впервые я почувствовала себя частью коллектива. Ведь даже в школе у меня была лишь одна подружка — Томоко. Теперь их стало целых пять, причем у трех дети учились в одном классе с Харукой. Все они получили прекрасное воспитание и окончили колледж. У всех были богатые родители, которые приискали им состоятельных мужей. Все жили в отличных квартирах или особняках в центре Токио неподалеку от мест, где родились. Шеи их обвивали жемчужные ожерелья от Микимото, подаренные им родителями и богатыми успешными мужьями. В изящных ушках сверкали бриллианты, а те из них, что были католичками, носили маленькие бриллиантовые крестики. Они были так молоды, красивы и прекрасно одеты, что я считала за честь принадлежать к их маленькому кружку и с гордостью ходила с ними по улицам или сидела в кафе, наблюдая, как мужчины сворачивают шеи, глядя нам вслед, а женщины бросают в нашу сторону завистливые взгляды.

Я была так счастлива, что с губ моих буквально не сходила улыбка. Каждый вечер я с нетерпением ждала следующего дня, сулившего очередную встречу с госпожой Танабе и ее окружением.

Самой старшей и богатой в нашей компании была госпожа Кобаяси. Ее второй муж был на двенадцать лет ее моложе, и она усыновила его ребенка от первого брака. Это была потрясающе элегантная женщина. Она носила черные костюмы, а в руках — сумочку «Эрмес» из натуральной крокодиловой кожи. По-английски она говорила как настоящая англичанка, потому что в молодости училась в Оксфорде.

— Вы очень хорошо говорите по-английски, — как-то похвалила она меня. — Трудно поверить, что вы осваивали язык у нас в Японии.

Вероятно, из-за этого она и относилась ко мне с симпатией.

Госпожа Окада, которая была чуть моложе госпожи Кобаяси, но сильно недотягивала до ее обеспеченности, являла собой полную ее противоположность. С самого начала она просто из кожи вон лезла, чтобы лишний раз подчеркнуть, что я им не ровня. Именно она вынудила меня признаться, что я никогда не ходила в театр Кабуки и почувствовать при этом страшное унижение. Однако потом, когда госпожа Саяко Ватанабе, самая некрасивая и незаметная из всех, пригласила меня в этот театр, я была так счастлива, что простила госпоже Окада все ее недобрые поползновения.

За пьесой я не очень следила, гораздо больше меня занимала публика. Никогда раньше я не видела такого блеска! Все женщины были в кимоно — и каких! Моя мать в кимоно хостес всегда казалась мне верхом элегантности. Но здесь я увидела по-настоящему роскошные одеяния, которые их обладательницы носили с непринужденным изяществом небожительниц. Некоторые мужчины тоже были в кимоно, своей изысканностью не уступавших женским. Мой взгляд упал на пару, сидящую на татами у самой сцены. Билеты на эти места стоили по двадцать тысяч иен. Мужчина держал в руках веер, которым величаво обмахивался в такт музыке. Женщина сидела вполоборота к мужчине, так что ее фигура была видна мне только в профиль — стройная, как рисовый стебелек, чуть склонившийся на ветру. Широкое оби подчеркивало ее точеную шею. Я стала с интересом за ней наблюдать. Медленными изящными движениями она, словно танцуя, открывала старинную лакированную коробочку-бенто с едой. Передо мной как бы открылись два мира — мир сцены и мир публики, каждый из которых нес в себе красоту времени и жестов, о которой я раньше не подозревала. Я взглянула на госпожу Ватанабе, сидевшую рядом со мной. Казалось, в ней зажегся внутренний огонь, в свете которого ее лицо стало по-настоящему прекрасным. Она тоже принадлежала к этому миру, потому что была способна его понимать. Как и все другие в нашей компании. Но я-то там чужая, и, видимо, поэтому госпожа Окада так невзлюбила меня. Но тогда почему другие были со мной столь любезны?

Выйдя из театра, я увидела знакомые здания Гинзы, и у меня возникло ощущение, что я вернулась домой из далеких краев. Госпожа Саяко Ватанабе, добрейшая душа, спросила, понравилось ли мне представление. Я со всем жаром выразила восторг.

— Как приятно это слышать, — искренне обрадовалась она.

Но сейчас я даже не могу вспомнить ее лицо. Мы склонны быстро забывать человеческую доброту. А вот красота надолго врезается нам в память. Поэтому госпожа Танабе до сих пор как живая стоит у меня перед глазами.

Киоко Танабе была очень красива, но одевалась так себе — все ее наряды явно были куплены в отделах распродаж обычных универмагов. Салоны красоты она тоже не жаловала, предпочитая естественный цвет волос. Я никогда не видела на ней украшений, кроме двух небольших жемчужин в маленьких изящных ушах. Макияж был такой незаметный, что, казалось, его не существовало вообще. Однако, как я вскоре узнала, она была замужем за очень успешным кардиохирургом — медицинским гением, которого прочили в нобелевские лауреаты. Жили они в Икибанко, в только что построенном элитном доме. У Киоко Танабе было двое детей — мальчик Кацухиро и девочка Эрико. Мальчик учился в мужском лицее «Гёсэй», а Эрико была лучшей подругой моей Харуки. Я никогда не могла понять этой дружбы, так же как и поведения матери Эрико. За столом я часто смотрела на Харуку, пытаясь разгадать секрет ее влияния на одноклассников. Ведь Эрико ее просто обожала, если не сказать боготворила. А вот ее мать относилась ко мне весьма неровно. Иногда она бывала очень приветлива, я бы даже сказала, чересчур, ставя меня этим в неловкое положение. А порой проявляла плохо скрытую неприязнь, высмеивая меня при всех, отчего госпожа Окада неизменно приходила в восторг. А то вдруг провожала меня до метро, рассыпаясь в любезностях и уверяя, что я единственная из всех мамаш, с кем ей интересно общаться. В один прекрасный день она вообще заявила, что я ее лучшая подруга, и заставила поклясться в вечной дружбе. Зато в следующий раз она пренебрегала мной столь явно, что это сразу заметили все. Самым неприятным было то, что я никогда не знала, чего от нее ждать. Вскоре я убедилась, что все остальные тоже побаиваются Киоко, но при этом льнут к ней, как мох к скалам. Возможно, их притягивала ее красота. И все же она была одинока.

Со временем я решила не обращать внимания на ее выверты и держалась с ней ровно, несмотря ни на что. Мне даже нравилось гадать, как она отнесется ко мне в тот или иной раз.

Увидев наш маленький кружок, вы, вероятно, сочли бы его невероятно скучным. Но в те дни мне страшно нравилась эта бесцветность — ведь она привилегия богатых. Только они могут не беспокоиться о своем внешнем виде или мнении окружающих. Я взяла себе за правило одеваться так же блекло и неинтересно, как эти дамы. Моим главным компаньоном, преданным и молчаливым, стало черное пальто от Барбары Буи, доставшееся по наследству от Томоко. Но вот их разговоры приводили меня в ужас, и каждый раз, когда ко мне обращались с вопросом, я покрывалась холодным потом.