Читать книгу "Черный передел - Алла Бегунова"

– Когда вы получили их?

– Два дня назад.

Турчанинов выразительно посмотрел на Потемкина. Два дня назад мела метель. Люди из службы наружного наблюдения довели Темир-агу лишь до дверей ювелирной лавки «Волшебная лампа Аладдина», расположенной на Караванной улице. Заведение принадлежало турецкому коммерсанту Назар-аге, появившемуся в Санкт-Петербурге менее полугода назад. До сего времени турок внимания к себе не привлекал. Но сейчас в секретной канцелярии вплотную занялись проверкой бумаг, представленных им для открытия магазина в столице, а также теми тремя подданными Ее Величества, которых он нанял на работу.

– Каким образом, Анастасия Петровна, вы вышли на этого человека? – спросил своим скрипучим голосом Турчанинов, строго глядя на нее сквозь круглые очки. Он хотел напомнить «ФЛОРЕ», что самодеятельность подобного рода в секретной канцелярии не поощряется.

– Совершенно случайно! – ответила Аржанова.

– Вы говорили с ним?

– Он окликнул меня, когда я находилась в ювелирной лавке «Волшебная лампа Аладдина».

– Как вы туда попали?

– Заблудилась из-за метели.

– Хорошо, – кивнул статский советник. – Но кому принадлежала инициатива разговора?

– Темир-аге.

– Это, как вы понимаете, меняет дело.

– Безусловно, Петр Иванович.

– Ваши выводы?

Анастасия усмехнулась:

– Они лежат на поверхности. Посланник крымского хана мне доверяет больше, чем вице-канцлеру графу Остерману, который напугал его бесцеремонными расспросами. Все же Темир-ага – не дипломат, а финансист. Он очутился здесь не по своей воле. Ехать должен был мурахас Али-Мехмет-мурза…

Государыня внимательно слушала этот разговор. О графе Федоре Андреевиче Остермане она давно имела определенное мнение. Должность вице-канцлера государственной коллегии иностранных дел досталась ему как бы в память о заслугах его отца, замечательного дипломата и верного соратника Петра Великого. Однако, 1742 году граф А. И. Остерман попал под суд с обвинением в заговоре против вступления на престол дочери Петра, Елисаветы. После долгих разбирательств его признали виновным и приговорили к казни через колесование, замененной пожизненной ссылкой в Сибирь вместе с женой и детьми, где он спустя пять лет и скончался. Екатерина II вернула его семью в Санкт-Петербург. К сожалению, выяснилось, что сыновья графа Остермана выдающихся талантов отца не унаследовали. При таком начальнике, как канцлер Панин, это было почти незаметно. Зато когда Иван Остерман один вырывался на оперативный простор…

– Если вы считаете, что Темир-ага говорил с вами откровенно, – царица обратилась к Анастасии, – то какое его сообщение представляется вам наиболее важным?

Аржанова на минуту задумалась.

– Наверное, Ваше Величество, то, что Шахин-Гирей быстро утрачивает контроль за ситуацией на полуострове.

– Неужели туркам снова удастся поднять там мятеж? Снова затеять кровавую братоубийственную бойню, как тогда, в октябре 1777 года?! – Екатерина Алексеевна вдруг встала из-за причудливо изгнутого столика и прошлась по комнате. – Не хочу поверить в это! Бог не допустит…

Она остановилась перед светлейшим князем Потемкиным, точно надеялась, что он немедленно разубедит ее, но губернатор Новороссийской и Азовской губерний лишь поклонился царице и ничего не сказал. Турчанинов тоже молчал, поправляя бумаги, выбившиеся из уже закрытой им сафьяновой папки. Анастасия с интересом наблюдала за всем. Ей тем более следовало держать язык за зубами и ждать, какое решение вынесет высокое начальство.

Императрица признавала справедливой поговорку: «Гнев – плохой советчик». Когда она чувствовала, что дело, рассматриваемое ею, по какой-либо причине начинает раздражать ее или вызывать сильное волнение, то старалась отложить его на следующий день. В случае, если времени для отсрочки не имелось, она вставала из-за стола, ходила по комнате и пила простую кипяченую воду, которую специально для нее охлаждали и наливали ежедневно в графин тонкого венецианского стекла. Сейчас царица подошла к столику с этим графином, налила в стакан воды и сделала насколько глотков. Присутствующие почтительно ожидали ее дальнейших действий.

– Собственно говоря, нашего друга и союзника светлейшего хана Шахин-Гирея мы давно знаем, – наконец сказала государыня совсем другим, более спокойным тоном и вернулась на свое место за столиком. – Он – человек по-восточному пылкий, увлекающийся, большой знаток старой итальянской поэзии. Но, боюсь, на этот раз великий стихотворец Данте Алегьери ему не помощник. Надо кого-то посылать в Крым… Госпожа Аржанова, вы готовы?

Пронзительный взгляд бирюзовых, ясных глаз императрицы остановился на лице Анастасии в тот момент, когда она собиралась еще раз оглянуться на икону, пробормотав последнюю фразу из Тропаря: «…избавления всех зол, всем полезная даруй и вся спаси, Богородице Дево…» Слова эти замерли у нее на губах. Такова была сила царской воли. Она существовала для молодой женщины с самой первой встречи с Екатериной Алексеевной как некое не поддающееся описанию, однако вполне ощущаемое ею явление. Потому без смущения и страха встретила Аржанова этот взгляд, отозвалась на него всем сердцем, произнесла негромко, но явственно:

– Да, Ваше Величество!

Анастасия думала, что теперь светлейший князь Потемкин, так долго разъяснявший ей в Аничковом дворце днем, вечером и утром современные задачи службы конфидента на юге Империи, должен шумно продемонстрировать одобрение, сразу заговорить о деталях поездки, а может быть, сначала и сердечно поздравить «ФЛОРУ» с доверием, вновь оказанным ей правительницей России. Но, к ее удивлению, он только издали поклонился и вяло обронил:

– Очень рад, Анастасия Петровна.

Губернатор Новороссийской и Азовской губерний во время этой аудиенции вообще держался как-то отстраненно. Стоял у окна, в разговор не вмешивался, на его участников не смотрел. В утреннем рассеянном свете лицо его внезапно показалось Аржановой безжизненным и серым. Она отлично знала эти приметы. Похоже, на ее великолепного возлюбленного надвигалась его сезонная болезнь, которую он называл «хандра». Тень тревоги мелькнула и в глазах царицы. Слабости ее тайного супруга ей были известны не хуже, чем вдове подполковника.

Помогая Екатерине Алексеевне, Потемкин, словно атлант, подставил плечи под тяжести небывалые: совместное с ней управление государством, но более всего – освоение приобретенных в 1774 году, после войны с турками, территорий в Причерноморье и в Прикубанье, пустынных, диких, необжитых. Не одну сотню лет принадлежали они Османской империи, но ничего толкового там мусульмане не сделали. Лишь подвластные им кочевые племена постоянно грабили в своих набегах оседлое население Украины и Южной России, добывая ходкий товар – «ясырь» – невольников и невольниц для турецкой и татарской работорговли. Теперь сюда пришли русские. В неоглядных степях начали они прокладывать дороги, возводить города, крепости, верфи, заводы, разбивать сады, учить кочевников земледелию. Недюжинного ума, великой силы духа, неисчерпаемой энергии требовала исполинская эта работа от губернатора Новороссийской и Азовской губерний. Сперва он с особой горячностью взялся за дело, но довольно скоро понял, какова истинная величина сей ноши.