Читать книгу "Красота - Кэти Пайпер"

— У тебя все так хорошо заживает, Кэти, — говорил он. — Посмотри, какие разительные перемены!

Однако мой настрой все еще был очень неровным — сейчас все хорошо, а в следующее мгновение я рыдаю. Я уродлива, бесполезна, я просто пустое место.

Проходили дни. Постепенно количество сеансов массажа уменьшалось. Тем не менее маме приходилось ежедневно массировать меня в своей спальне под невнятное бормотание программы «Распущенные женщины» по маленькому телевизору, стоящему в углу комнаты. Дениз Уэлч и другие ведущие стали мне друзьями, ниточкой, связующей меня с внешним миром. Я соскучилась по общению и с нетерпением ждала этой программы каждый вечер. Когда мама отворачивалась, я тайком брала ее мобильный и принимала участие в ежедневных соревнованиях. Хотя, если бы выиграла путевку в Америку или любую другую страну, сама все равно не смогла бы туда поехать.

Проблемы с пищеводом никак не разрешались. Доктора все время расширяли его, устраняя рубцовую ткань, нарастающую на стенках. Но через несколько дней пищевод снова сужался. Единственное, на чем я держалась, — высококалорийные протеиновые коктейли, которые я заставляла себя пить. Одежда висела на мне, как на вешалке. У меня прекратились месячные. Волосы на голове редели, а на руках, наоборот, становились гуще. Я стала похожа не на женщину, а на тщедушного юношу. И даже стопа выросла на размер.

У меня постоянно кружилась голова, я была настолько слаба, что даже не могла сидеть прямо. Я понимала: чтобы кожа заживала, мне необходимо начать нормально питаться. Ей нужны витамины и полезные вещества. А я серьезно недоедала и весила всего сорок четыре килограмма. Когда я заставляла себя смотреть на свое отражение в зеркале ванной комнаты, мне становилось еще противнее. Ножки-спички, впалый живот, ребра торчат так, что их можно пересчитать. Руки, как тростиночки, а грудь так сморщилась, что под тонкой, как папиросная бумага, кожей видны имплантаты. А лицо… Но, как бы чудовищно это ни звучало, в глубине души какая-то часть меня была довольна. Мне не хотелось выглядеть женственной или сексуальной, не хотелось снова стать жертвой изнасилования. Я не носила ничего модного — только детские спортивные костюмы и водолазки с высоким воротом, чтобы скрыть шрамы на шее и груди. Словно я потеряла право носить красивые вещи. Я была так уродлива, что любые попытки нарядиться выглядели бы просто смехотворными.

Вес был далеко не единственной моей бедой. Меня беспокоили серьезные проблемы с носом. Ноздри, заживая, сужались и перекрывали доступ воздуха. Доктора регулярно вставляли в них трубки, чтобы не давать дыхательным проходам закрыться. У меня постоянно текло из носу, и приходилось дышать ртом. Словно меня ударили кулаком в лицо. Голос стал каким-то странным, гнусавым.

— Дэнни превратил меня в полную развалину, — жаловалась я маме. — От лысеющей головы до сморщенных ног. Он всю меня искалечил.

Что до зрения, то специалисты предлагали трансплантацию роговицы или донорского глаза. Однако я не хотела идти на риск потерять то немногое, что от него осталось.

В середине июня, спустя два с половиной месяца после нападения, пришлось лечь на очередную операцию. Врачи взяли кожу из-за ушей и с внутренней поверхности щек и пересадили на веки. Я боялась, что ослепну или стану еще более уродливой, чем прежде. Поэтому, когда мы прибыли в больницу и узнали, что меня поместят в отделение общей терапии, а не в ожоговое, я пришла в ужас.

— Но тогда меня увидят! — тихо возразила я. — Они все будут на меня пялиться!

Конечно, я оказалась права. Остальные пациенты таращились на меня, разинув рты, — даже медсестры.

— Кто это тебя так? — спросила одна из них, и я решила сразу ответить, чтобы она отстала.

— Мой парень подговорил какого-то человека плеснуть мне в лицо кислотой, — пробормотала я.

— Какой ужас! — женщина возмущенно покачала головой.

Я молилась, чтобы она оставила меня в покое. Спустя полчаса мне сообщили, что операция отложена и я не смогу уехать отсюда как можно быстрее. Я знала, что медсестра не хотела ничего плохого. Просто я еще не была готова обсуждать с посторонними то, что со мной произошло. Все воспоминания были еще слишком свежими, как и шрамы на моем изувеченном лице.

Однако я не могла избежать регулярных встреч с Лизой, психологом ожогового отделения.

— Я не вижу смысла в этих занятиях, — сказала я ей однажды. — Что случилось, то случилось. И сколько ни обсуждай, ничего не изменишь. Я просто хочу забыть и больше никогда не думать об этом.

— У тебя очень серьезный посттравматический стресс, Кэти, — ответила Лиза. — Тебе нужно об этом говорить. Я знаю, что ты живешь в постоянном страхе. И тебе надо учиться наводить мосты между логикой и эмоциями.

Тут она была права: я постоянно боялась — и практически всего. Я была уверена, что меня хотят убить. Каждый раз, когда мне приходилось покидать дом или больницу, я напрягалась, как струна, и каждое мгновение ждала, что вот сейчас это произойдет. Пистолет, нож или кислота завершат то, что Дэнни не довел до конца.

Я категорически отказывалась принимать антидепрессанты. После тех кошмарных галлюцинаций, навеянных морфином, я не хотела принимать ничего, что могло изменить мое восприятие реальности. Я хотела выздороветь самостоятельно.

Чтобы справиться со своим состоянием, я стала писать письма и стихи… Дэнни. Адам говорил нам, что ни он, ни Стефан не признали свою вину, и дело, вероятнее всего, пойдет в суд. Но я отказывалась поверить в это. Как можно совершить столь ужасное преступление и не признать себя виновным?

Почему ты сделал это со мной? — яростно писала я в блокноте. — Я не понимаю, как можно было притворяться таким добрым и заботливым, а потом вдруг напасть на меня. В тот вечер ты с легкостью так ужасно поиздевался надо мной. Я не понимаю. Я не заслужила такого. Мне никогда не понять, как ты додумался до того, чтобы подговорить того парня облить меня кислотой? Неужели, по-твоему, я недостаточно пострадала, когда ты бил и насиловал меня? Дэнни, ты знаешь, я хороший человек. Даже после того, что ты со мной сделал, я не собиралась причинять тебе никаких неприятностей. Наверное, ты хотел уничтожить мою красоту, разрушить мою жизнь. Но ты уже разрушил ее, когда насиловал меня. Зачем же кислотой? Это так жестоко! Ты уничтожил мое лицо, сделал меня слепой. Когда-то ты смотрел на меня и говорил, что я прекрасна. А потом решил отобрать у меня мою привлекательность навсегда? За что? Почему? Мне правда нужно знать, зачем ты преследовал, а потом уничтожил меня. Зачем? Кэти.

Конечно, я не отправила это письмо. Я хотела, чтобы Дэнни увидел результат своего преступления. Но не могла заставить себя общаться с ним. Мне даже с собственными друзьями было сложно общаться. Они по-прежнему обитали в Лондоне, и в их жизни было все, как раньше. Кастинги, съемки, вечеринки, свидания. Когда они звонили, я не знала, что им сказать. Сама мысль о том, чтобы вернуться в Лондон, пугала меня. Я не понимала, как они могут там жить. Ехать куда-то на автобусе в два часа ночи, бежать поздно вечером в магазин за бутылкой вина, бродить в темноте по Сохо…