Читать книгу "Самая долгая ночь - Грег Кайзер"

Придется заплатить Джеку Спарку за стволы, от этого никуда не денешься. Иначе можно вызвать подозрения у Кагена. С учетом тех денег, которые он уже дал Спарку, за пистолеты придется выложить более двенадцати тысяч. Еще четыре тысячи он отдал О'Брайену. Еще почти шесть тысяч придется отдать ирландцу, когда они приземлятся в Голландии. Выходило — Маус мысленно произвел подсчеты — почти двадцать две тысячи. Допустим, что еще пять тысяч уйдут на непредвиденные расходы и те траты, на которые он будет вынужден пойти в то время, когда заляжет на дно в Лондоне, и на то, чтобы добраться обратно в Нью-Йорк. Таким образом, остается семьдесят три тысячи. Чтобы заработать такие деньги, выполняя задания Лански, ему пришлось бы вкалывать целых шесть лет.

Хороший, надежный план. Он точно должен сработать.

Маус вытащил из кармана брюк телеграмму, полученную накануне от Мейера Лански. Ее принес мальчишка-рассыльный.

ОХОТНО ПОЛУЧУ ТЫСЯЧУ ТЮКОВ МИСТЕРА ЭЙТХЕЙЗЕНА ТЧК СДЕЛКУ ДЖЕКОМ ПРЕКРАТИТЬ ЗПТ НЕ ЕГО ДЕЛО

Двенадцать слов. Лански никогда цента лишнего не потратит. Правда, не совсем понятно место, в котором упоминается Джек Спарк. Может, отшить Спарка, показав ему телеграмму? Или это просто напоминание о чем-то таком, что Маус и без того знал?

В кухню вошла Рашель.

— Мне показалось, будто запахло кофе, — сказала она и потянулась за кофейником и чашкой. Маус торопливо спрятал телеграмму под невысокую стопку бумаг, лежавших тут же на столе. Это были нужные им географические и морские карты, таблицы приливов, какие-то списки.

— Где Каген? — спросил Маус. Рашель молча села за стол. Ее волосы были зачесаны назад.

— Спит, — коротко ответила она, беря чашку и не поднимая на него глаз.

Маус понял: ему срочно требуется причина ее возненавидеть. Тогда будет легче сделать то, что он задумал. И он не стал терять времени даром.

— Почему вы с ним спите? — спросил он.

Рашель подула на горячий кофе. Отвечать она явно не собиралась.

— Поймите, из этого ничего не выйдет, — продолжил Маус. — Ведь он еврей, а вы не еврейка, верно? Он вам говорил, сколько немцев убил? Если не говорил, то еще скажет, готов на что угодно спорить.

— Там, откуда я родом, мистер Вайс, люди не задают таких вопросов.

— Вы обманываете себя, если считаете, что он в здравом уме, — продолжил Маус. Он попытался разозлиться, накрутить себя, внушить себе, что она — глупая шикса, жаждущая еврейского члена, как какой-нибудь диковинки, или что она спала с отбросами вроде Кагена, потому что она сама такая, но, как ни старался, у него не получалось. Начать с того, что ему еще ни разу не доводилось видеть, чтобы кто-то так убивался из-за какой-то там еврейки.

— Кроме того, он еврей, на тот случай говорю это, если вы забыли. И еще он… — добавил Маус, собираясь сказать, что Каген когда-то убивал невинных женщин и детей, однако неожиданно замолчал. Ведь он готов сделать то же самое. Разве в его планы не входит убить и ее?

— Вы странный человек, — отозвалась Рашель, глядя на него из-за края чашки. — Зачем вы мне это говорите? Какое лично вам до этого дело?

Маусу было нечего ответить на ее слова.

— Я люблю Пауля, потому что он простой человек, мистер Вайс, — наконец проговорила она. — Для него мир представляется черно-белым. — Она поставила чашку и посмотрела Маусу прямо в глаза. Ее собственные глаза снова изменили цвет. — Когда я с ним, мне тоже все кажется черно-белым.

Маус закурил сигарету, прикурил от нее еще одну и протянул ее Рашель. Она, не спуская с него глаз, тоже сделала затяжку.

— Черно-белый мир. Мне, пожалуй, он тоже нравится, — произнес он.

Рашель покачала головой.

— Забавный вы человек, мистер Вайс. Мне кажется, что вам все представляется гораздо более сложным, чем есть на самом деле.

«Неужели она читает мои мысли?» — подумал он.

Рашель тыльной стороной ладони вытерла глаз.

— Я здесь потому, мистер Вайс, что моя подруга Вресье — в другом месте, понимаете? И я хотела бы знать причину, почему это так. И будь окружающий нас мир черно-белым, в нем было бы гораздо проще разобраться.

Рашель встала и со стуком отодвинула стул. При этом она уронила недокуренную сигарету в чашку, и та с шипением погасла.

Маусу было слышно, как она поднимается по лестнице. Затем дверь спальни открылась и захлопнулась снова.

Затаившись под покровом сгущающихся сумерек в дверном проеме, Река наблюдала за Аннье. Та шагала, прокладывая себе дорогу в толпе людей, — мимо цветочных рядов и торговцев овощами, мимо женщин с детьми, мимо немногочисленных полицейских или шаркающих стариков, направляясь на восток вдоль канала Херенграхт. Потерять ее из вида было невозможно, и Река не сводила взгляда с ее голубой косынки.

Она вышла из переулка и тотчас на кого-то наткнулась. На мостовую полетел бумажный сверток. Река тоже потеряла равновесие и упала.

— Извините, — прозвучал над ней чей-то голос, когда она попыталась подняться на четвереньки. — Давайте я вам помогу.

И Река увидела протянутую руку. Это к ней наклонилась пожилая женщина. Реке тотчас бросилась в глаза шестиконечная звезда из желтой материи, пришитая к пальто незнакомки. Седовласая пожилая женщина с пергаментно-морщинистым лицом улыбнулась, покачала головой и извинилась. Подняв с земли сверток, она поспешила прижать его к груди. Все понятно, именно так она и прятала свою шестиконечную звезду.

Река бросила взгляд за плечо пожилой женщины и снова заметила косынку Аннье. Та по-прежнему шагала в восточном направлении. Времени на обмен любезностями не было.

— Нет, это я сама виновата, — сказала Река, стараясь не смотреть в глаза пожилой женщины. Согласно ее фальшивым документам она сама была арийкой, хорошей голландской девушкой из приличной семьи, а вовсе не еврейкой. На какое-то мгновение ей стало стыдно за эту ложь перед женщиной одной с нею крови.

— Хотите, чтобы вас поймали, oma? — сказала Река, понизив голос, чтобы ее не слышали прохожие. Старуха растерянно вытаращила глаза. — Не бойтесь, — прошептала Река. — Я вас не выдам, бабушка. Уходите. Поскорее уходите домой, в безопасное место. Barukh atah Ha-shem, Elokaynu, melekh ha-olam, — добавила она, медленно произнося слова на иврите.

Старуха удивленно посмотрела на нее и кивнула.

— Barukh atah Ha-shem, Elokaynu, melekh ha-olam, — тихо повторила она и ушла прочь, прижимая к груди сверток. Река укоризненно покачала головой. Эта глупая старушка точно накличет на себя беду.

Выбросив ее из головы, Река снова отыскала глазами в толпе голубую косынку Аннье. Та уже успела повернуть туда, где Херенграхт пересекается с Регулирсграхт, а затем налево на Утрехтзедварсстраат. Река двинулась следом за ней и увидела, что Аннье перешла улицу и постучала в дверь трехэтажного дома. Нырнув в соседний переулок, Река задумалась над тем, что же Аннье будет делать дальше, но вскоре все прояснилось само собой.