Читать книгу "Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи"

На этот раз Эрмин перестала сдерживаться и беззвучно заплакала. Несмотря на всю свою боль, все свои тревоги, она вернулась в Валь-Жальбер, поселок-призрак, который убаюкивал рокот вод Уиатшуана. Ее охватило безумное счастье. Она знала, что будет биться до конца тем хрупким оружием, которым владеют женщины, когда защищают тех, кого любят.

Глава 4

Закон молчания

Валь-Жальбер, суббота, 9 декабря 1939 г.

Мирей сияла, излучая энергию. Ужин, который она готовила, должен был стать первым в длинной череде трапез в этом большом доме, засыпанном снегом и обдуваемом зимними ветрами. Прекрасное жилище, приютившее суперинтенданта[15]Жозефа-Адольфа Лапуанта[16]и его семью в золотое для Валь-Жальбера время, вступало в новый период жизни, подписав договор с пышущими печками, тяжелыми гардинами на окнах и радостным детским смехом. Ничто другое на свете не могло бы так согревать душу жизнерадостной экономки, готовой творить кулинарные чудеса, особенно во время рождественских праздников.

Пока никого не было в кухне, она пританцовывала на месте: несколько мелких прыжков, за которыми следовало покачивание бедрами — почтенные дамы Роберваля были бы просто шокированы!

— Наша Миминочка вернулась! — распевала она, помешивая соус. — А у Шарлотточки два выходных дня!

Из гостиной доносился гул голосов. Наверху слышались чьи-то шаги: наверное, Мадлен вступала во владение детской.

— До чего я люблю, когда что-то происходит, когда весело! — снова сообщила Мирей своим кастрюлькам.

Возможно, там, в Европе, шла война, но здесь, в Валь-Жальбере, царил мир.

Эрмин и Шарлотта, держась за руки, вместе вошли в кухню. Обе они, одна — белокурая, изящная, в синем домашнем платье, другая — сияющая от радости, в серой юбке и белой блузке, с темными волосами, затянутыми в узел на затылке и заколотом гребнями, являли собой очаровательное зрелище.

— Ой, у меня гости! — обрадовалась экономка. — Мадам что-то нужно на кухне?

— Нет, Мирей, — ответила Эрмин, — просто мы хотели побыть с тобой. Мне очень нравится смотреть, как ты стряпаешь. Ты по-прежнему слушаешь пластинки Ла Болдюк[17]?

— Ну конечно! — с воодушевлением ответила Мирей. В прошлом году в Шикутими Симон купил мне две новые пластинки, она записала их в 1936 году. Полный восторг! Песню «Канадские переселенцы» я знаю наизусть… «По Онтарио я ехал и куплеты сочинял, чтоб быстрее сердце билось и мотор не отставал…»

Прижав руку к груди, бравая немолодая дама вкладывала всю душу в исполнение песни, а ее акцент ни в чем не уступал знаменитой Болдюк. Каждое словцо звучало весьма пикантно.

Шарлотта разразилась нервным смехом, она не ожидала, что сможет присутствовать на премьере такого представления. Мирей отложила деревянную ложку, которой помешивала соус, и отдышалась.

— Мне очень нравится, как там дальше! «У канадки порох есть — песню публике пропеть».

— Что именно пропеть? — спросила Эрмин.

— «Всем совет хочу я дать! Детям — старших уважать! Дюжину я родила, мной гордится вся страна».

Эрмин силилась улыбнуться, но эти многочисленные детишки из песни снова навеяли на нее грусть. Она подумала о своем ребенке, который лежал в земле по ту сторону озера Сен-Жан.

— Наверное, я никогда не стану доброй канадкой! — вздохнула она. — А я и не знала этой песни.

Шарлотта, чтобы успокоить, погладила ее по спине. Мирей внезапно поняла, что допустила оплошность, и горестно вскрикнула:

— Моя золотая, ну какая же я дура! Господи Боже мой, да мне надо просто язык отрезать, честное слово! Ты и так грустишь, а я тебе еще добавила огорчения! Иди сядь сюда, Эрмин! Выпей стаканчик карибу, я сама его готовлю по вкусу хозяина и с хорошим виски. Карибу — первый класс! Тута все первый класс, но веселее от этого не делается.

Толстушка Мирей подталкивала Эрмин к стулу. Нежно коснулась ее лба.

— Ну как можно быть такой беспамятной! — причитала экономка. — Я столько молилась за маленького Виктора, когда мне сказали о нем…

— Да перестань, это не страшно, — запротестовала Эрмин. — У нас такая жизнь, что из-за расстояний и нерасторопности почты все события теряют свою остроту.

— Это правда, — заметила Шарлотта. — Обычно я провожу зиму с тобой, Мимин. Я тоже, когда узнала об этом, ужасно жалела, что осталась в Валь-Жальбере. Была вдали от тебя и деток и не могла поддержать вас.

Эрмин кивнула. Она ощущала себя совершенно подавленной. Стемнело. Вдруг железные тиски сжали ее сердце — ей стало больно и из-за ребенка, и из-за мужа. В такие минуты на берегу Перибонки она могла бы побежать к Тале, набраться сил в улыбке Кионы. Она уже тосковала по девочке.

«Никто не знает, кто такая Киона на самом деле, кроме моих родителей… — размышляла она. — Даже Шарлотта, которая жила с нами бок-о-бок, думает, что она сиротка, которую пригрела Тала. Мирей этой легенды не знает. Никого также не удивляет поведение Тошана. Он ведь близко не подошел к Валь-Жальберу после рождения Кионы; я одна провожу здесь лето. Однако никто никогда меня об этом не спрашивал. Ни Бетти, ни Мирей, ни даже Симон. Мама, наверное, придумала какое-то объяснение, которое ее устраивает».

Словно прочитав ее мысли, экономка осмелилась задать вопрос:

— А твой муж? Он, говорят, пошел в армию? Он в Квебеке? В Цитадели?

— Увы, да, — ответила Эрмин, осторожно потягивая карибу и с подозрением поглядывая на напиток, поскольку пила его впервые. — Я все устроила так, чтобы нам не расставаться, предвкушала долгие месяцы с семьей, а тут сначала смерть Виктора, а потом эта война! Никогда не знаешь, что готовит нам будущее… Я была слишком доверчива…

Шарлотта и Мирей обменялись взглядами, в которых сквозила жалость. Именно сейчас обе они почувствовали, насколько хрупка молодая женщина, хотя даже не подозревали о том, что больше всего она страдала от запрета говорить правду, навязанного ей Лорой.

— Ужасно обидно, что между твоим мужем и родителями как будто кошка пробежала, — продолжала экономка, — мне мадам об этом сказала между делом. Неужели они собираются месяцами дуться друг на друга? Из месяцев складываются годы… Тошан слишком уж гордый. Должен был о тебе подумать, малышка моя. Хотя самое важное — что он позволил тебе выступать, делать карьеру.