Читать книгу "Жизнь за трицератопса - Кир Булычев"

– Мы так и знали, – сказала она, – что вы не станете заботиться о городе, а побежите в свою нору.

Рассерженный Мощин замахнулся лейкой, но девочка каким-то китайским приемом положила его в грязь. А сама передала лейку Мощина его внуку, который и поспешил за девочкой спасать население.

Как оплеванный, Мощин побрел к себе и стал ругать жену, что недосмотрела за внуком, а теперь он может погибнуть.

Потом он принялся затыкать все дырки и щели, чтобы не проникли водопроводные змеи.

Тут он устал, и его сморил сон.

Леонид Борисович проснулся на следующее утро.

Светило зимнее скупое солнце и рассыпалось искорками по снежному покрову, который за ночь очистил городские пейзажи.

По улице бегали лыжники и мальчики с санками.

Мощин потряс головой, как бы отгоняя дурной сон.

Заглянула жена и спросила, будет ли он завтракать.

Мощин был зверски голоден.

Кушая яичницу с салом, он спросил жену:

– Римма, как наш Герасик?

– Я его уже в садик отвела, – сказала жена.

– А его копыта?

– Окстись, старый богохульник! – испугалась жена. – Откуда у Герасика копыта?

– Как и у меня. – Мощин вспомнил о состоянии своих ног и поглядел под скатерть. Его ноги, упрятанные в шлепанцы, были обыкновенными человечьими ногами, правда, с мозолями.

И тогда Мощин понял, что все ему приснилось.

Хотя в прихожей стояла лейка с пульверизатором, а на площади он увидел, как экскаватор и подъемный кран вытаскивали наружу гигантский бронзовый памятник землепроходцам, Мощин решил, что это – галлюцинация и безобразие.

В плохом настроении Мощин пришел к себе на службу и поднялся в кабинет. Поздоровался с Валюшей, потрепал ее по щечке, велел согреть чайку.

Начал было перебирать бумаги, но тут Валюша сунула мордочку в дверь и сказала, что пришел господин Неунывных, Глеб Степанович.

Мощин нахмурился, вспоминая, кто это такой.

Вошел ничтожный человек в обрамлении современного дельца.

– Вижу, у вас весь порошочек вышел, – сказал он радостно. – Так у меня с собой новый самосвал. Победим снежный покров к юбилею родного города, а?

– Нет, нет и еще раз нет! – закричал Мощин.

Он все вспомнил. Значит, это не сон. Значит, пришла смерть Великого Гусляра в человеческом образе.

– Уходи, – сказал Мощин.

– Ты что, старик, как бы охренел? – спросил Неунывных. – Ты же контракт с моей фирмой подписал.

– Нельзя. Город гибнет, – сказал Мощин.

– А блин с ним, с городом.

Неунывных вынул из кармана длинный конверт.

– Здесь пятьсот, на крышу твоего особняка.

– Возьмите их обратно! – сказал Мощин.

– У меня в машине, – сказал на это гость, – два крутых лба. Достойные люди. В городе Котласе демократы чёртовы попытались помешать цивилизации. Знаешь они где? В больнице!

И Неунывных принялся пронзительно хохотать.

– Вы не представляете, к чему это приводит! – сказал Мощин.

– Представляю, как не представить, – ухмыльнулся гость. – На месте Москвы уже грязевое озеро. Аромат, скажу тебе, класс. Будем создавать грязевой курорт, блин. Японцы приедут.

– Жалко столицу…

– Ты мне лучше скажи, у тебя продукт кончился или какая-то сволочь формулу разгадала?

– Не скажу! – мужественно ответил Мощин.

Неунывных покачал головой и вынул из внутреннего кармана еще один конверт. Положил его на расстоянии вытянутой руки от главы города и произнес:

– Я пока пряником тебя обрабатываю. Смотри, возьмусь за кнут, будешь бедный и больной.

– Но у меня копыта отросли!

– А что, плохо? Я сам на копытах, понимаешь, хожу, рога только утром спилил. И что? Говори имена моих врагов, блин!

– Нет, я не могу взять на себя ответственность за гибель города и государства в целом.

– Понимаем, – сказал Неунывных и потянул к себе конверт. Другой рукой подхватил второй конверт, который лежал совсем уж близко от Мощина.

– И сколько тут… всего? – спросил глава города хриплым от страха и волнения голосом.

– Всего кусок – тысяча баксов. Считай, закончишь крышу, и останется на ботинки внучку.

– У него тоже копытца… – Слезы показались в глазах Мощина.

– Цивилизация требует эволюции, – туманно заметил делец. – У тебя выбора нет. Или ты остаешься без денег, весь в синяках и переломах, или ты сотрудничаешь с цивилизацией. Проведешь отпуск на Канарских островах, отдышишься. Наши все там отдыхают.

Страшно было Мощину. Но он понимал, что не сможет противостоять организованной цивилизованности, у которой телохранители возле мерседеса. Бессмысленная борьба с прогрессом.

– Кружок юных химиков, – признался он, – в школе № 2. Петряновцы-соколовцы. Во главе их профессор Минц. Старый, но подлый. Стоит на пути цивилизации. А вы мне переизбрание обеспечите?

– Мы за своих горой стоим, – сказал Неунывных. – Не дрейфь, кореш.

Разумеется, Мощин никому бы не позволил так к себе обращаться, но в тот момент его охватило сладкое чувство принадлежности к могучему миру организованной цивилизованности.

– Если что, то всегда отмоем, – нежно закончил Неунывных. – Мы таких вытаскивали… По пять трупов на шее и миллиарды долларов. А в результате – все их уважают.

– Но я не хотел бы, чтобы наши отношения…

– Ну ты и тюфяк, – с добрым юмором ответил гость. – Скажи теперь, как покороче к той школе пройти.

– По Лермонтовской, потом повернете на Советскую… А детям ничего не будет?

– А что им может быть? Не переживай. Ты о себе думай. А Минца мы где возьмем?

– Пушкинская, дом шестнадцать, – быстро сказал Мощин и постарался все сразу забыть.

– Всё! – подытожил Неунывных. – Начинай рассыпку! Зови дворников.

Что Мощин и сделал. Хотя ему было душевно тяжело. Он, правда, утешал себя, что с копытами и рогами жить можно, даже интересно.

О приезде в город мерседеса и сопровождающего его самосвала юным химикам было известно.

Они, правда, не могли поверить в то, что Мощин сменит свои позиции, но их предупредил об этом профессор Минц.

Дети не хотели вступать в конфликт с приезжими, но когда в школу с главного входа вошли два телохранителя с резиновыми дубинками в сильных руках и стали допытываться у гардеробщицы тети Дуси, где скрываются юные химики, они поняли, что пути к миру нет.

Тетя Дуся сначала пыталась сопротивляться, но ее ударили дубинкой по щеке и кулаком под дых. Тетя Дуся начала плакать, но детей не выдавала.