Читать книгу "Совсем того! - Жиль Легардинье"

На лице Манье появилась широкая улыбка; камера, исказив ее, сделала управляющего похожим на вооруженное отверткой фантастическое существо, явившееся из космоса, чтобы захватить Землю.

— Все развлекаетесь, — сказала Одиль, неожиданно возникшая в холле.

— А вот и нет, — попробовал защититься Блейк. — Мы испытываем новый домофон.

— Да уж слышу, звонит беспрерывно. Но для испытаний не обязательно договариваться о каких-то тайных свиданиях…

Эндрю нечего было возразить. Одиль, широко улыбаясь, ушла. Мажордом, несмотря на свой возраст, был похож на застигнутого врасплох школьника…

29

— Можно включить телевизор?

— Не сейчас, Янис. Мы с Филиппом хотим сначала поговорить с тобой о важных вещах.

— Предупреждаю, ни в какой магазин я больше не поеду! Можете нажаловаться матери, мне плевать. Не стану я больше ишачить. Вы эксплататоры.

— Вообще-то правильно говорить «эксплуататоры», — спокойно поправил Эндрю.

— Вы ко мне пристали, потому что я иммигрант, да?

— Ты родился во Франции, мой мальчик. Из нас двоих иммигрант — это я.

Ребенок не притрагивался к еде. Под столом он тайком бросал кусочки хлеба Юпле, думая, что никто ничего не замечает. Как и было условлено, Филипп держался чуть в стороне. Блейк продолжал:

— Мы хотим предложить тебе сделку.

— Тем хуже для вас. Ничего не выйдет. Если я сказал нет, значит, нет.

— Скажи, ты любишь бывать здесь?

Слегка сбитый с толку, мальчуган украдкой взглянул на обоих мужчин, пристально смотревших на него.

— Ну, здесь неплохо, другая обстановка, и потом, Юпла…

— А тебе хотелось бы бывать здесь почаще?

— Для чего это? Вы что, зоофилы, что ли? А то мой брат приедет с дружками и сотрет вас в порошок!

— Ты, конечно, хотел сказать «педофилы»? Нет, успокойся. Речь скорее идет о том, чтобы научить тебя читать и писать.

— Я умею считать!

— Правда?

— Достаточно, чтобы не надули в магазине. И вообще.

— А читать?

— А для чего? Телик можно и так смотреть… Я обхожусь.

— Сколько тебе лет, Янис?

— Почти семнадцать.

— Я вижу. И представляешь, я тебе верю. У нас у всех тот возраст, в котором мы себя комфортно чувствуем, потому что он отражает то, как мы сами себя воспринимаем. Юные видят себя более взрослыми, а пожилые — более молодыми… Мне вот тридцать пять лет.

— Ну да, это вы уж слишком загнули! Да вам раза в три больше!

Блейк улыбнулся:

— Ты прав. Как-нибудь, если ты будешь хорошо себя вести, я тебе расскажу о своей первой охоте на динозавра, которая происходила в те времена, когда я ходил голым и жил в пещере. Но сейчас речь о тебе. Так сколько тебе на самом деле лет, Янис?

Мальчуган принялся ломать себе пальцы.

— Четырнадцать. Скоро пятнадцать. Через восемь месяцев.

— А в каком ты классе?

— В пятом. Я оставался на второй год, а потом еще болел…

— Это неважно. Сейчас, если я правильно понял, ты живешь с матерью и она тебя кормит. Но ты думал о том, как будешь жить без матери? Что с тобой будет, когда тебе придется самому о себе заботиться?

— У меня полно друзей… И вообще, чего думать? У меня вся жизнь впереди. Что вы понимаете…

Почувствовав, что за него взялись не на шутку, мальчик внутренне ощетинился, готовый перейти на грубости. Филипп хотел было осадить его, но Эндрю жестом велел управляющему молчать.

— Ты будешь удивлен, Янис, — продолжал Эндрю, — но две старые развалины, которые ты видишь перед собой, тоже когда-то были мальчишками. И тоже делали глупости. А матери нас ругали. Мы не хотели есть овощи. Сдерживали слезы, когда получали взбучку, всячески показывая, какие мы гордые. У нас тоже были мечты и очень много иллюзий. В точности как у тебя. И позволь мне открыть тебе один секрет, который помогает сберечь много времени: мечты побуждают тебя развиваться и растут вместе с тобой. Они воспитывают тебя. А вот с иллюзиями, наоборот, надо расстаться, и как можно скорее. Иллюзии мешают тебе видеть жизнь такой, какая она есть, и неизбежно ведут к краху. Когда ты говоришь, что у тебя полно друзей и впереди целая жизнь, поверь мне, это иллюзия.

Янис растерянно смотрел на обоих мужчин.

— Должен признаться, — продолжал Эндрю, — что в твоем возрасте, у меня не было ни такой энергии, как у тебя, ни твоей способности не лезть за словом в карман. Я даже думаю, что не смог бы пройти по лесу, когда стемнеет, — а ты ходишь. Я бы с криком пустился бежать при первом же хрусте ветки. Или, того хуже, грохнулся бы в обморок при первом же крике совы!

— Вы боитесь темноты?

— А ты нет?

— Маленький побаивался, но отец, он тогда еще жил с нами… Короче, ему так надоедало, что мы шумим, что он выгонял нас на лестницу дожидаться маму. Она приходила ужасно поздно, и мы торчали там часами. Когда в подъезде выключали свет, мы сидели в темноте. Иногда появлялись какие-то люди — мы их звали призраками. Но мы к ним привыкли.

— По-твоему, как давно это было?

— Не знаю, вечность назад. А что до разных там мечтаний, то когда сталкиваешься с жизнью вокруг, они исчезают еще быстрей, чем мои приятели по компьютерным играм…

— А если бы у тебя было много денег, что бы ты с ними сделал?

— Много денег?

— Сколько хочешь.

— Хорошенький вопрос. Мы с ребятами часто играем в эту игру. Перво-наперво я бы купил суперскую тачку, типа «астон-мартин», с разными наворотами. Ну и шмоток. И потом, я бы дал денег матери, чтобы она бросила свою дурацкую работу.

— Значит, ты первым делом приобрел бы себе роскошный автомобиль? Я спрашиваю тебя о мечте, а не об иллюзиях…

— Вообще-то, я думаю, что в первую очередь подарил бы матери большой телевизор, старый у нее совсем никуда. У нее всего-то и радости в жизни, что телик смотреть. Но он принимает всего два канала, да еще изображение скачет…

— Вот сделка, которую мы с месье Манье тебе предлагаем: каждый раз, когда ты будешь приходить сюда, мы будем помогать тебе учиться читать и считать…

— Я же вам уже сказал, что умею!

— Позволь мне договорить. Если тебе удастся догнать своих ровесников в школе, мы дадим тебе денег на покупку телевизора для мамы.

— Кроме шуток? А зачем вам это надо? Вы хотите взять у меня глаза или почки, чтобы продать их торговцам органами?

— А тебе не приходит в голову, что кто-то просто хочет тебе помочь?

— Никто ничего не делает задаром.