Читать книгу "Сотвори себе удачу - Ольга Островская"

Сейчас она лежит на том же самом диване. И что теперь? Да нет, не так уж все и плохо. Ну и что… тогда сирень, а теперь?! Теперь мобильник, виза, паспорта, бракосочетание…

Но и тогда тоже предполагалось бракосочетание. То есть оно могло состояться, но не состоялось. Эрик пришел делать ей предложение. Надо было срочно подавать документы, чтобы успеть, чтобы все было готово, когда будет разрешение на выезд. Эрик решил эмигрировать от дурака-декана в Америку.

– Ты рехнулся?

– Люда! – Он был совершенно спокоен, даже торжественен. – Я хочу, чтобы наши дети жили в свободной стране. Я забочусь об их будущем.

– Эрик! Какие дети? Что ты несешь?

– Но у нас ведь будут дети? – в свою очередь удивился он. – Мы женимся или нет? От этого бывают дети…

Он стоял возле нее на коленях, а она лежала на диване, укрытая кое-где ветками сирени. Ничего никогда не было в ее жизни лучше этого.

Если бы тогда все случилось, ее жизнь была бы совершенно другой. Она потом часто думала об этом. Судьба. Рок. Почему, почему тогда мама не пришла на полчаса позже или вообще не осталась в школе на эту переменку?

Но она пришла. Именно в этот момент завозился ключ во входной двери. Мама очень беспокоилась о дочке и в большую перемену прибежала ее проведать (школа-то, в которой она работала учительницей, была в квартале от дома). Ох уж эта материнская забота!

Люда бросилась искать халат или хоть что-нибудь, чтобы мама не увидела ее нагишом. Эрик, поддавшись ее панике, стал судорожно собирать сирень. Он хватал ветки в охапку, и они ломались в его нервных руках. Когда вошла мама, сирень лежала в углу, как куча мусора, и только на полу чернели мокрые следы от влажных веток.

– Явился! – сразу накинулась она на Эрика. – Где это ты был столько времени? Что, нельзя было предупредить?

Эрик минуту-другую стоял, виновато понурив голову, а потом распрямился и начал свою речь:

– Елизавета Петровна! Я прошу руки вашей дочери… Я собираюсь уехать из Союза. Мы должны срочно зарегистрироваться, чтобы получить разрешение на выезд для двоих…

– Еще не легче! – И мама вдруг схватилась за сердце и начала оседать посреди комнаты.

– Что с тобой? – кинулась к ней Люда. С другой стороны подбежал Эрик:

– Что с вами?

Они подхватили маму с двух сторон и довели до дивана. Она сидела с закрытыми глазами.

– Надо «скорую»! – закричал Эрик. Мама замотала головой.

– У меня предэкзаменационное сочинение… – Мама еле шевелила побелевшими губами.

– Ну и что! Вы хотите умереть на боевом посту? – И стал набирать «03».

– Раз мама говорит «не надо», значит, не надо! – зашептала Люда ему на ухо, отбирая трубку.

Она побежала разыскивать корвалол, потом капала его, и постепенно его запах вытеснял запах сирени. Мама послушно выпила лекарство. Потом полминуты посидела молча. Как раз перед ней стояли часы, старинные, с боем, который отключили уже давным-давно, чтобы он не будил по ночам. Время они показывали исправно. До конца перемены оставалось семь минут.

Мама уложилась в это время.

– Жениться? Ехать в Америку? – подняла она сначала голову. Видно, ей полегчало. – Ну что ж, дело ваше… – сказала она слабым голосом. – Но сначала сессия, потом – диплом. Потом – делайте, как знаете! – Голос ее креп на глазах. – А пока – только через мой труп. – Она поднялась, взглянула мельком на себя в зеркало. – И, между прочим, говорю я не фигурально! – пригрозила она, направляясь к двери.

– Но мы уже все решили! – вдруг очнулся Эрик.

– Мама, ну нельзя так! – закричала Люда.

– Я сейчас должна вернуться в школу. Я очень плохо себя чувствую и прошу вас, Эрик, – она никогда раньше не обращалась к нему на «вы», – проводить меня.

Эрику ничего не оставалось, как пойти за ней. Он обернулся и заговорщицки улыбнулся Люде, обещая вернуться. Но не вернулся.

Люда потом вспоминала именно эту его улыбку как последнюю, хотя прошел целый год, прежде чем он совсем уехал. Но он больше никогда не переступал порога этого дома.

Теперь оставалась только гадать, что произошло между ними, самыми близкими Люде людьми, пока они шли от дома до школы, спросить теперь некого. Теперь можно только вспоминать. Она и стала перебирать разные случаи из их тогдашней жизни.

На втором или третьем курсе их группа стала часто перед подачами сидеть в академии ночами. Часто на их ночные сидения заходили посторонние и слонялись между досками, где они судорожно чертили очередное задание. Однажды пришла странная девица. Пришла и села в уголке. Полночи она промолчала, а потом вдруг выступила: раздала всем какие-то анкеты и заставила заполнить. Эрик сначала возмутился, а потом увлекся и даже сдал одним из первых. На следующий день девица опять появилась и стала рассказывать об итогах тестирования. Оказалось, что по психофизическим качествам Эрик и Люда совершенно подходили друг другу. А больше таких пар среди этой компании не нашлось. А потом…

Люда часто вспоминала их последнюю встречу, но воспоминания обычно останавливались на самом ее визите к нему. А сейчас она вдруг перескочила какую-то черту и уже не могла остановиться, вспоминала и вспоминала дальше…

Эрик устроился дворником с жилплощадью и ждал разрешения на выезд. Весь этот год они практически не виделись. Раза два на улице, на какой-то выставке однажды. Но она знала про него все, потому что у него бывал Никола. Это был единственный человек из прежней Эриковой жизни, с которым он продолжал общаться.

И однажды Люда напросилась идти вместе с Николой. Его дворницкая каморка находилась на чердаке старинного петербургского дома. Эрик превратил свой чердак в филиал национального американского центра. Откуда только он выкопал всю эту американскую символику! Стены были заклеены картинками объяснения в любви Нью-Йорку, были тогда такие наклейки. Посреди, перегораживая помещение пополам, висел американский флаг со звездочками. Кажется, он сам сшил его. Принесенный со свалки и отремонтированный им собственноручно магнитофон постоянно гремел англоязычными песнями.

Эрик очень изменился. Стал каким-то подозрительным. Все говорил о какой-то слежке. Ругал совковую власть. И мечтал об Америке как о земле обетованной. Она никогда и не подозревала, что он был евреем. Хорош еврей – Эрик Иванов. Оказывается, мама у него была еврейка, а папа – Иванов. Родители его тогда наотрез отказались уезжать. Но он о них едва упомянул. Если бы она узнала тогда, где они живут. Так нет же. Влюбленная дура, она пять лет смотрела ему в рот. И в этот вечер тоже. Но ведь она же не такая тупая от природы. Что же тогда на нее нашло? В тот вечер она слушала о том, как там он станет величайшим архитектором. «Это же просто другая цивилизация! Ты даже представить себе не можешь! Это двадцать первый век, нет, двадцать второй. Это – как на другую планету попасть! Там я смогу реализоваться! Там меня оценят!» – эти вдохновенные бредни до сих пор звучали в ее ушах.