Читать книгу "Роковые девчонки из открытого космоса - Линда Джейвин"

— Еть меня, если знаю.

К телефонной будке подошел молодой квинслендец — только что с брисбенского автобуса.

— Вы закончили с телефоном? — вежливо поинтересовался он.

— Хочешь пососать мне хуй? — экспериментально осведомилась Пупсик.

Парень густо покраснел. Первым ему в голову пришло: да, хочу.

Вперед и на запад шагали девчонки. На углу Гайд–парка они столкнулись с парой консервативно облаченных коротко стриженных мормонских миссионеров.

— Как вы сегодня поживаете, мэм? — сказал один.

— Хочешь пососать мне хуй? — спросила Пупсик: ей откровенно нравилось новое выражение.

— П–п–прошу п–прощения? — выдавил тот, побледнев; его собственный хуй грешно зашевелился в официальном мастурбацезащитном облачении. Девчонки приятно помахали ему на прощанье, свернули налево, снова налево, потом направо, потом налево, потом опять налево. В Ньютауне они окажутся, не успеете вы произнести «Малышки в Стране Игрушек»[66].

* * *

Астероид Эрос за всю жизнь побывал лишь на одной хорошей вечеринке. Абсолютно взрывной. Фактически, то был планетарный взрыв, его самого и породивший. Но случилось это давно, и с тех пор ничего особо интересного с Эросом не происходило. На огромном автодроме астероидного пояса Эросу не удавалось даже близко подлететь к другому небесному телу, не говоря о том, чтобы с ним столкнуться. А теперь он пойман тупиковой орбитой вокруг этого ебицкого Марса, а не какой–то приличной планеты. Тошнотина.

Эрос был большим, ему было скучно и беспокойно.

— Хой! Звездулька! Светулька–блистулька — ага, ты! — ты у меня первая за эту ночульку. Конечно, правда. Ты первая. Самая первая. Богом клянусь. Ты дай мне закончить, ладно? Вот бы я мог, вот бы посмел, вот бы… что ты имеешь в виду — только земляне так говорят? Это ебицкий отлуп. Что вообще такого особенного в этих землянах? Ты мне скажи, а? А? Ебицкие земляне, им все легко. В каком смысле — типа? Им выпало жить на Земле. Этого что, мало? Это так нечестно. Почему я не землянин? Разве я просил рождаться астероидом? Эй, звездулька! Звездочка! Ну задержись хоть на чуть–чуть? Ну знаешь, поболтаем, познакомимся поближе? Ну и проваливай. Я все равно с тобой трындеть не хотел… Никто вообще на меня внимания не обращает. Что я? Урод какой–то? Извращенец?.. Те малышки в космолете — они довольно славные были, а? Так было четко. Тотальная тишь глубокого космоса, и тут вдруг — этот басовый бит, бумбумбумбум, я гляжу — а тут эта матка на меня пикирует, стерео на всю катушку, а внутри — эти крошки. Я просто уверен, одна мне крикнула: «Увидимся на Земле!» Уж я увижу ее на Земле. Я ее где угодно увижу. Только галактику назови. Черт! Ну почему я не спросил у нее номера? Черт. Черт. Черт… Земля, значит? Ох, Господи. Может, попробовать и за ними туда двинуть?

Даже не думай, громила.

— Господи? Это ты?

Нет, это Солнце Ра[67]. А ты думал, кто? Ты, Мой честолюбивый маленький астероид, будешь крутиться по орбите вокруг Марса, пока Я не скажу тебе, что можно заняться чем–то другим. Может, 150 тысяч земных лет, а может, и 1,4 миллиона. Зависит от Моего настроения. Поэтому даже не думай. Никаких необъявленных наездов на Земляшку–какашку. Я отвечаю за эту всю–ленную, и ты об этом не забывай.

— Да, Господи, — вздохнул Эрос. — Как скажешь, Господи. Господи? Господи? Ты тут?

Едва удостоверившись, что Бог отвалил, Эрос принялся непокорно ерзать — и ерзал, и дрыгался, и колотился. Боже чможе. Он наберет ускорение для побега, даже если это будет последнее, что он наберет.

§

Тук тук.

— Это дверь? — Торкиль толкнул Тристрама. Близнецы уютно устроились в огромном кресле, набитом полистироловыми бобами — оно стояло на бежевом ковре гостиной. Прежние домовладельцы, вероятно, очень гордились этим ковром, поскольку примерно на фут натянули его на стены, а выше начинались дешевые деревянные панели. Джейк возлежал на другом подлинном артефакте семидесятых — комковатой софе цвета грязи, такой бесформенной и податливой, что к концу вечера люди нередко обнаруживали, что уже неким образом соскользнули вместе с большинством подушек на пол. Украшения и обстановка гостиной — дань мучительному дурновкусию предыдущего поколения — всегда служила нынешним обитателям дома главной приманкой. Тристрам выдохнул долгую струю дыма. Подался вперед и поставил самодельный бонг — пластиковую бутылочку из–под сока, заполненную мутно–бурой водой — обратно на кофейный столик. От движения бобы под ним зашевелились и зашуршали. Славный какой звук, подумал он.

Дверь? Дверь. Двееерь. Слово проплыло по воздуху осенним листиком и крайне лениво вторглось в воздушное пространство Тристрама. Двеееерь. Двеееерь. Его радар что–то нащупал. Бип бип бип. Диспетчерская башня, однако, несколько пребывала в смятении. Она приказала слову зайти еще на один круг, пока им кто–нибудь не сможет заняться. Двееерь. Двееерь.

Когда репетиция завершилась, мальчики сложили инструменты у стены и принялись использовать гостиную по ее прямому назначению — гостить. Работал телик. Без звука. Они посмотрели, как по экрану пляшет и беззвучно поет Фред Астэр[68]. В качестве звуковой дорожки они использовали последний компакт «Трех» — группы с ровно двумя членами. Мальчики тягали шишки. Кроме того, Джейк листал последний номер «По барабану», а Тристрам и Торкиль отрабатывали странные рожи, пользуясь друг другом, как зеркалом. Ни девочек, ни Игги не было видно уже много часов.

Похоже на много часов, во всяком случае. Иногда часов как бы не наблюдаешь. Ну сами понимаете. Когда обдолбан. Это не плохое. Чувство. Но ты. Теряешь нить. Э–э, дорожку. Дорожку. Ага. Иногда.

Тук тук.

Дверь. Диспетчер в голове Тристрама наконец поставил кофе, отложил косяк и посмотрел на экран. Дверь! Ну конечно же. Тристрам перевел взгляд на Джейка.

— Это дверь? — спросил он. От распростертой фигуры на бурой софе ответа не поступило. — Джейк?

— Нееенннаааюууу, — протянул Джейк, шевеля только губами. — Смотря что ты имеешь в виду под дверью. Дверей есть много. Есть от–двери–к–двери. Есть двери внутри. Есть двери наружу. Есть задверья и преддверья. Потом, наконец, есть «Двери»[69].