Читать книгу "Встречи на ветру - Николай Беспалов"

Идет по тротуару девушка и вдруг ни с того ни с сего начинает смеяться. Что люди могут подумать? Сумасшедшая. Не иначе.

– Девушка, – обратил-таки на меня внимание один мужчина, – вы анекдот вспомнили?

– Да, товарищ, – и произнесла ту фразу. Он тоже стал смеяться. Ещё в Жданове я читала о болезни, которая поражает население Африки. Там они целыми племенами начинают смеяться. Не остановить. Остановился еще один и тоже рассмеялся. Неужели мы африканской болезнью заразились?

Подошел милиционер.

– Почему нарушаем? – Смеяться – значит нарушать.

– О чем смеемся? – поглядел на нас и тоже рассмеялся. Точно болезнь африканская. Чушь какая-то. И перестала смеяться. Они тотчас замолчали.

– Так о чем смеялись? – не отстает милиционер.

– Так просто, – отвечает тот, который первый остановился. – А что, запрещено?

Милиционер задумался. Наверное, вспоминал, запрещено смеяться на улице или нет.

– С виду люди нормальные, – задумчиво произнес он, – взрослые, а шалят, словно дети. Шли бы вы по своим делам.

Мы и разошлись. Странно все это. Говорят, Ленинград – город высокой культуры. Наверное, это правда, если милиционер интересуется, почему люди смеются среди рабочего дня. Непорядок это. Я сама чувствую себя неловко. Отчего? Да оттого, что не работаю. Стоп. А те мужики, что смеялись со мной? Милиционеру надо было бы спросить, почему они среди рабочего дня болтаются по улицам города трудовой славы. Знала бы я тогда, что доживу до времен, когда милиция будет отлавливать таких в кинотеатрах, магазинах и прочая. А пока я иду по проспекту в сторону Кировского моста. Ноги сами несут меня в центр. Туда, где строительный трест, где я познакомилась с Иваном Петровичем, где встала на комсомольский учет. Вот оно. Мне надо сняться с учета. Ну, снимусь. А куда встану? Мой взгляд упал на доску объявлений. Справа объявления разные. Кто меняет свою жилплощадь, кто продает пианино, кто желает купить ковер и другая чепуха. Слева объявления о работе. Требуются, требуются и ещё раз требуются. Это то, что мне надо. Токаря, фрезеровщики, револьверщики. Это ещё что такое? Все это не по мне. Мотальщица. Тоже незнакомое. И некрасивое какое-то. Слесарь-сборщик. Не потяну. Электромонтажник. Тут приписка – требуются девушки в возрасте 18 тире 30 лет. Девушка в тридцать лет – это стыдно. Шучу я. Я шучу, а мой желудок уже не шутит. Стыдно рядом с людьми стоять. Да и мороз крепчает. Надо искать какую-нибудь забегаловку. Я уже почти дошла до моста. Гляжу, вывеска – закусочная. У нас в Жданове в таких закусочных обычно мужики пиво пьют и курят. Не желаю я кушать среди них и дышать табачным дымом.

Резко повернулась и столкнулась – с кем бы вы думали? – с Петром. Боже ж ты мой! Как он красив в военной форме! Настоящий мужчина.

– Ирка, что ли?! – Какой гад, Иркой меня обзывает.

– Ты ли, Петька? – я ему спуску не дам.

– Узнаю. Как мать? – Интересный факт: он и дома ещё не был.

– Откуда мне знать, твоя мамаша показала мне на дверь.

– Отца нет на неё. – Говорить или не говорить воину, что его отец присмотрел себе жену помоложе? Не буду. Это их дела. И нечего мне туда соваться.

– Ты что, дома ещё не был?

Мы идем в обратную сторону.

– Не был. Решил пройтись по Питеру. Соскучился.

Небо очистилось от облаков, ярко светит зимнее неласковое солнце. А городская птичья шпана разошлась. Щебечет что есть мочи. Сдурели совсем. До весны пахать и пахать. Настроение у меня отчего-то поднялось. Уж не из-за того ли, что Петра встретила? Все может быть. В отличие от матери он парень добрый.

– Давай в кафе зайдем, – мы остановились у красивого здания на углу проспекта и какой-то улицы. Город я ещё хорошо не освоила. Окно от тротуара до второго этажа. Дверь огромная. Ручки бронзовые. Красота!

– Будем пить шампанское и есть мороженое, – сказал Петр. Не возразишь. Правда, мне бы чего посущественнее. Чего я кушала-то у Родиона?

Мороженое в Ленинграде вкусное, а шипучку я не люблю. Отхлебнула из бокала и отставила. Петр заметил.

– Не нравится шампанское? – встал и пошел к стойке. Пошептался с девушкой, и скоро у нас на столе стояла бутылка ликера. До того сладкий, попа слипнется. Опять не возразишь. Он угощает. Откровенно говоря, мне тут не нравится. Как сказать? Обидится ещё.

– Петя, мне домой пора, – опять вру я.

– Так пойдем. Я матери только чего-нибудь в подарок куплю и пойдем.

Это что же выходит? Он тащит меня к себе? Ну уж шиш. С Ольгой Федоровной я встречаться не намерена. У нас тоже гордость есть.

– Петя, ты меня не понял. Я одна живу. А к маме твоей я никогда не пойду, – зарекалась свинья дерьма не есть. Так моя мама говорила.

– Обидела? Она может, – Петя загрустил. А на что он рассчитывал? Думал, я ему отдамся? Как бы не так. Я не казенная, чтобы встречному-поперечному себя подставлять.

– Обидела не обидела. Детский сад какой-то. Просто я не желаю быть приживалкой, – сказала, а сама подумала: а кем ты будешь у Родиона?

С Петром мы расстались на Площади Льва Толстого. Он пошел по Большому в сторону Тучкова моста, а я решила покушать пельменей. Вряд ли у Родиона найдется чего-нибудь из горячего. Ошиблась я.

– Нагулялась? Иди, умойся. Будем суп есть. – Надо же. Он и суп умеет готовить.

Родион ушел на кухню. В комнате – о чудо! – чистота необыкновенная. Даже пыль вытерта. Но я думаю о другом. Говорить или не говорить Родиону о его заокеанском папаше.

– Чего сидишь? Марш умываться! – Мне приятно, что он мной командует. От Родиона исходит энергия командира. Такая же, как у Ивана Петровича. Как странно иногда бывает в жизни. Один человек с биографией без сучка и задоринки. Так сказать, герой нашего времени. Но вот другой. Судимый, грубый, малообразованный. Но и он подавляет своей волей.

Иду по коридору. Никого. Вероятно, слух у тетки, что требовала от товарища Манакова арестовать меня, как у кошки. Не успела я открыть дверь в уборную, как она тут как тут. И ну орать:

– Пришла, нагулялась, – медленно надвигается на меня. – В подоле не принесла?

Успела запереть дверь на крючок. Слышимость прекрасная. Сижу на унитазе и слушаю. Настоящий спектакль. Тетка: «Все равно засажу тебя в тюрьму». Голос кого-то другого. Мужской: «Верно говорите, товарищ Якова, гнать надо взашей таких. Одно бескультурье от них». Это он сказал громко, а потом шепотом, но мне все равно слышно: «Вы кого так песочите?» Тетка орет: «К Родиону навязалась какая-то девица легкого поведения. Настоящий бордель». Мужчина: «Каленым железом будем выжигать всякую антисоветскую нечисть». Куда хватанул. Мне бы уже выйти и руки помыть. Но как я выйду? Драться что ли мне с ними?

Не пришлось мне вступать в схватку с поборниками советской морали. На всю квартиру раздался голос Родиона.