Читать книгу "Уроборос - Этери Чаландзия"

Егор повалился на кровать. Нет, ну нашелся любитель острых ощущений! Прилетел в Берлин сам, хотя кого угодно можно было послать с этими бумажками, более того, их могли подписать и значительно позже, уже в Москве. Но он хотел оказаться здесь, в этом городе, районе, гостинице, в одиночестве, впервые без нее, без Нины, без камня на шее. Ему надо было освободиться от нее, обнулить память, обновить кровь. Полежать на тех же кроватях, посидеть в тех же кафе, выгнать и выветрить ее стойкое присутствие из своей жизни. Егор не был жестоким человеком, но когда он понимал, чего хотел, он действовал. Десять лет назад он понял, что на Нине надо жениться. Сейчас, похоже, настало время уходить. И он делал все для того, чтобы исчезло вот это «похоже». Не тосковал и сомневался, а взял билет и отправился наводить свой порядок. Он прилетел в Берлин, потому что здесь все начиналось. Потому что этот город так много значил для нее, для них. Но не было больше «их», и надо было обезопасить себя от «нее». Егор встал и вышел в ванну.

Разглядывая свое гладко выбритое лицо в зеркале, он вдруг всмотрелся в него с удивлением, словно сам себя не узнал. Но это был он. Собственной персоной. Средних лет полумуж, на день сбежавший ото всех женщин. Небольшая ссадина на скуле почти поджила. Он сбрызнул ладони одеколоном, растер и похлопал себя по щекам. Ничего, друг. Пусть окончательно оторваться и не удастся, как ни старайся, поджидающая смерть — тоже женщина, да еще с косой, но тем слаще аромат вырванной свободы.

Наслаждайся!

* * *

— Нина! — отчетливо раздалось откуда-то из-за холодильника.

Нина обернулась на звук, хотя было очевидно, что она одна в квартире. Ну вот, теперь еще и голоса. Мало ей было всего остального.

Мысль о том, что она бесцельно зависла во времени, появилась у нее, когда в своем очистительном порыве Нина вывалила столовые приборы из ящика на стол и долго смотрела на эту мутную кучу. Взяла вилку. Может, бросить все к чертовой матери и уехать? Нет, не просто уйти на прогулку, а улететь, например, в… Берлин? И гулять не в этом оцепеневшем от мороза и грязного льда городе, а кружить на велосипеде по Тиргартену. Да, отъезд стоил денег. Кстати, о деньгах. А сколько их у нее осталось? Она забрала из дома пену для ванны, а о средствах не позаботилась. О них всегда заботился Егор. Похоже, настало время от этого отвыкать.

Нина положила начищенную вилку обратно на стол. Рядом с ней гора немытых приборов выглядела удручающе. Чистилище. Черт-те что… Она машинально взяла следующий предмет и принялась натирать его содой. Авгиевы конюшни можно было отмыть и по частям, понемногу и по-тихому, как эти приборы, один за другим, шаг за шагом, вилку за вилкой, день за днем. Егор так не умел. Он бы надорвался. Мужчине проще сломать, чем перестраивать. В один прекрасный день он все для себя решил, перегородил плотиной реку, и лишнее просто смыло потоком воды. Конюшни были вычищены, и все бы хорошо, только вместе с грязью вынесло и ее. Или она сама и была этой грязью?

Еще одна вилка, ложка, теперь нож. Конечно, ей было жаль себя. Жалко до слез. Ночью спросонья Нине казалось, что Егор, как прежде, обняв ее, спит рядом. Вставая по нужде, она натыкалась в темноте на чужие стены и двери, расставленные в непривычных и неправильных местах. Она билась о препятствие, не понимая, какая сила мешает ей двинуться вперед. Накануне она расшибла руку, сильно ударившись о стол, словно по волшебству возникший в неожиданном месте. «Егор-Егор», «Егор-Егор» постоянно щелкало в ее голове, метроном словно был заведен на его имя. Все менялось, но было не так-то просто выдрать из себя эти часики. Они тикали в пустоте ожидания. Теперь Нина могла только вилки натирать и надеяться, что все само собой разрешится. Что Егор однажды приедет, с удивлением оглядит ее дом, несмотря на все ее усилия, все еще похожий на военный двор, хлопнет ее по затылку, дескать, ну что же ты творишь, и увезет домой. Сон закончится. Колдовство пропадет. Но Егор не приезжал и колдовство не пропадало. Она бросила вызов, но не рассчитала сил.

Она взяла следующий прибор. Интересно, как далеко можно было расширить горизонты бессмысленной активности?

* * *

Как и предполагал, Егор быстро разделался со всеми делами, они еще выпили по чашке кофе с продюсером, которого звали Томас, а вовсе не Ганс и не Гюнтер, поговорили о том о сем и вскоре разошлись. Егор вышел из здания телецентра на Унтер-ден-Линден. Погода была невзрачная, типичная берлинская зима, не то чтобы холодно, но сыро и ветрено. Он взял стакан чая в угловом кафе на площади и через Бранденбургские ворота направился в Тиргартен.

«Нина-Нина-Нина» тикало в его голове, пока он вышагивал по утоптанным дорожкам. Все, что она любила, как будто становилось ее собственностью. Она так и говорила: «моя квартира, мой парк, мой город, мой муж». Прихлебывая чай, Егор остановился, наблюдая за ребенком, игравшим на совсем не зимнем зеленом газоне с щенком терьера. Оба были еще очень малы, но терьер был шустрым и проворным, а ребенок неуклюжим и неповоротливым. Он не успевал дотянуться до пса, шел к нему, растопырив руки, тот ловко отскакивал, забегал за спину и весело лаял, привлекая внимание. Ребенок разворачивался и опять топал ему навстречу. Мать с коляской стояла в стороне, не мешала и время от времени снимала парочку на телефон.

Он допил чай и выкинул бумажный стакан в урну. Хорошо, потребность в любви неистребима. Но при чем тут верность? Он любил Нину, сколько мог. Не любовь закончилась. Нина закончилась. Не сама по себе, а для него. Он открыл эту землю, освоил, земля, кстати, оказалась не такая уж гостеприимная и плодородная, он выдохся, устал, пошел дальше. Да, Егор догадывался, что, приложи он еще усилия, возможно, все повернулось бы иначе, но он больше не мог. И не хотел. Он хотел открывать новую землю. Он был запрограммирован на размножение, а не на прополку чужих сорняков и неврозов. Любовь оказалась велика, как безразмерная шахта, и он провалился в нее, потерялся. Они оба провалились. Начинали, как Егор и Нина, а превратились в «пупсиков» и «масиков», в какую-то насмешку, гномиков любви. Они оставались муравьями, хоть и переглядывались с бездной. Бездна хохотала над ними, но разве кто-то был в этом виноват?

Он долго петлял по парку, пересек проезжую часть, вышел к пруду. Летом здесь была лодочная станция, сбоку на небольшом помосте стояли удобные лавки с подушками. На них шла тайная охота. В тени у воды можно было скоротать жаркий полдень, принести из ресторана вина, пива, вюрсты[5]с гарниром. Счастливчики, оккупировавшие здесь места, потом долго их не оставляли. Охотники сидели в стороне, делая вид, что им всё равно, но на самом деле зорко следили, не собрался ли кто-нибудь на взлет с мягких подушек. Вокруг всегда было много народу, к вечеру столы заполнялись местными, сюда приходили семьями, с детьми, собаками, прадедушками в инвалидных креслах. Собакам разрешали поплавать, и лабрадоры в восторге бросались в воду, распугивая уток и вызывая умиление хозяев. В заводи болтались лодочки с неумелыми гребцами, многие не разбирали, где нос, а где корма, и с задором гребли задом наперед.