Читать книгу "Вначале был звук - Андрей Макаревич"

Ребята, я совсем не романтик. Я очень трезвый и практически мыслящий человек. И все-таки. Может, что-то произойдет?

Какое-нибудь чудо?

Форс-минор

Форс-мажор — это обстоятельства непреодолимой силы, позволяющие партнеру отказаться от обязательств, указанных в договоре. Я, типа, отказываюсь от соблюдения своих обязательств, потому что у нас тут землетрясение. Или упал метеорит. Или нас всех косит чума.

Давайте-ка я вам лучше расскажу про форс-минор. Некоторое время назад у меня на пальце ноги выросла маленькая шишечка. Вещь совершенно безвредная — если ходить босиком. А вот ботинок создает затруднение. Потому что ботинки на нее не рассчитаны. В результате я исстрадался и позвонил знакомому доктору. Знакомый доктор позвонил знакомому хирургу, и тот согласился меня принять. Оказался очень приятным парнем, к тому же поклонником «Машины времени». Мигом уложил меня на стол и болячку отрезал. Категорически отказался от вознаграждения. Растроганный и счастливый я уехал домой.

Через пару месяцев шишечка выросла снова. На том же месте. Уже знакомый хирург очень удивился, велел мне приехать и проделал операцию еще раз. Даром.

Прошло еще три месяца, и шишечка была на прежнем месте. Хирург удивился еще больше и сказал, что тогда мы эту штуку возьмем лазером. По последнему слову техники. Мы пошли на другой этаж больницы, и строгая тетенька лазером, похожим на детский прибор для выжигания, эту штуку выжгла. Лазер гудел, лампочки мигали, пахло шашлыком.

Через пару месяцев все вернулось на свои места.

И тогда я плюнул, купил билет и полетел в Израиль. Пришел в клинику, заплатил две тысячи долларов. В кассу. После чего израильский хирург проделал надо мной уже до боли (шутка) знакомую операцию. Ножичком. Безо всяких лазеров. В процессе этой операции я спросил его: почему у его российских коллег ничего не получалось. Он удивленно посмотрел на меня, пожал плечами и сказал: «А они просто не до конца вырезали». «Ну погоди, — думал я, — утру тебе нос. Вот заявлюсь через пару месяцев в прежнем виде, хромая — что тогда скажешь? Небось, опять две тысячи сдерут?»

А больше ничего не выросло. Как отрезало. Два мира, два детства.

Совсем недавно я был уверен, что отечественное кино неспособно родить настоящий боевик или триллер как в Голливуде. Не из-за того, что нет денег, а в принципе. Очень уж аккуратненько и беспомощно бились в наших фильмах машины, погони выглядели смешно, драки российских артистов без слез смотреть было невозможно. Пропасть казалась непреодолимой. «Ну да, — понимал я, — это просто не наш жанр. Ну не дано нам. Зато у нас бездна психологизма и душевности. Омут естества». А прошло несколько лет и оказалось — все нам дано. И взрывы, и драки, и погони и все что угодно. Это не означает, что хороших фильмов стало больше — просто данный жанр освоили. На мировом уровне.

То есть где-то получается.

Я к тому, что форс-минор — это в принципе обстоятельства преодолимой силы.

Если, конечно, постараться.

Я боюсь хамства

Я боюсь хамства. Потому что если тебя обхамили, ты в любом случае в проигрыше. Не ответил хаму — значит, утерся, а ответил — опустился до его скотского уровня. Ситуация безвыходная. Хотя, если хамит человек, выход все-таки есть. Дать в морду, например.

А если хамит окружающая среда? В восемьдесят шестом году я впервые в жизни с какой-то делегацией выехал в капстрану — Грецию. У нас тогда еще понятия не имели о наружной рекламе (как и о любой другой) и художественное оформление столицы состояло из лозунгов «Слава КПСС!», «Коммунизм неизбежен!» и, на худой конец, «Мир, труд, май!» В Афинах я впервые в жизни увидел буйство наружной рекламы. Я ходил, зачарованный — как красиво! «Никогда, — думал я, — никогда у нас не будет такого!» Как я ошибался!

И ведь воистину — ко всему человек, подлец, привыкает. И быстро-то как! Ходим и уже не замечаем, что там для нас написали и нарисовали, истратив на это бешеные деньги. Устали. Защищаемся.

А дети, например, нет. Я недавно с изумлением слушал, как трое пятилетних общались между собой, используя исключительно слоганы телерекламы. Эту беспомощно-хамскую пародию на молодежный сленг — врубайся по-быстрому, оторвись по-черному... Дивное русское слово — «Сникерсни»!

Люди! Конечно, язык — живая вещь. Конечно, он постоянно меняется — хотим мы этого или нет. Конечно, глупо требовать, чтобы мы говорили как сто лет назад и галоши называли мокроступами. Но зачем же его настолько сознательно уродовать? Причем благодаря количеству ежедневных повторений вся эта помойка входит в детские головы как гвоздь в масло. А у нас на ушах нарастает бегемотья шкура — спасаться.

Мне очень хочется поговорить с этими хорошо одетыми молодыми людьми, за большие деньги придумывающими для нас этот нечеловеческий язык. Спросить: «За что?». В глаза посмотреть, на худой конец.

А вы не заметили, с какого момента реклама перестала обращаться к вам на «вы» и начала беспардонно тыкать? Недавно. «Как?! Ты еще там? Они уже здесь!» Так, видимо, доверительней.

Вижу у дороги большой рекламный щит какой-то стоматологической клиники (они у нас все в один день вдруг стали называться американскими, французскими, немецкими) и читаю: «Немцы предельно внимательны». «Стоп, — говорю я себе, — это же привет от доктора Геббельса!» То есть немцы предельно внимательны. А французы, наоборот, нет. А русские еще и туповаты. Ребята, вы что, с ума сошли?

А как вам сеть ресторанов восточной кухни под общим названием «Япошка»? На очереди армянские рестораны «Армяшка» и ресторан кошерной кухни «Жиденок». Что с вами, господа?

Ничего, ходим. Не вникаем.

Хаваем.

А мне, дураку, казалось, что оскорбление нации — подсудное дело.

А как трогательны провинциальные попытки соответствовать духу времени! Вы не увидите в маленьком городе магазин с вывеской, скажем, «Электроника». Нет! Это непременно будет «Мир электроники». Так сейчас надо. «Планета колготок», «Вселенная лифчиков»! И под этим — замурзанный ларек.

Ну и напоследок — шедевр: «Секонд хенд — новая коллекция».

Весь день ходил счастливый.