Читать книгу "Москва силиконовая - Маша Царева"

Весь вечер я накачивалась коктейлями на основе рома, я сознательно позволяла ему меня напоить, и он этим бессовестно пользовался. Вечер затянулся, из бара мы перебрались в «Итальянец», и обычно равнодушная к гурманским изыскам, я страстно набросилась на спагетти с морскими гадами, а он любовался моим аппетитом и задумчиво курил. Кстати, я давно заметила, что мужчин возбуждает женский аппетит, возможно, дело в примитивной аналогии: если она жадно ест, значит, наверняка жадна и до секса. К анемичным барышням, весь вечер жующим стручок зеленой фасоли, большинство самцов относится подозрительно, это подсознательная реакция.

Расставаться не хотелось. Уже под утро мы купили в круглосуточном «Седьмом континенте» огромную бутыль «бейлиса» и промасленную картонку с фруктовыми корзиночками. И остановившись посредине Большого каменного моста, устроили себе праздник углеводного непослушания. А потом…

– Ну и что мы будем делать дальше? – спросил он. – Сыграем в приличную девушку и застенчивого влюбленного рыцаря или пошлем все к черту и будем делать то, что нам действительно хочется?

– Боюсь, что сейчас мне действительно хочется разве что пачку активированного угля, – простонала я, похлопав себя по животу, – никогда так не объедалась.

– Кстати, у меня дома отличный активированный уголь, – заиграл бровями он, – а также огромный плазменный экран и четвертый сезон «Доктора Хауса».

– Ты знал, ты знал, – рассмеялась я.

Вот так просто и бесхитростно все и получилось. У него была роскошная двухсотметровая квартира в сталинском доме на Фрунзенской набережной – идеальный атрибут московского донжуана. Ремонтом явно занимался дорогой декоратор, во всяком случае, я искренне надеялась, что эта плосковатая предсказуемость на грани китча вписывается в чьи-то представления об интерьерной моде, а не является личным предпочтением мужчины, с которым я собиралась переспать. Ничего не могу с собою поделать, от дурновкусия или слепого следования тенденциям меня воротит. Знаю, это глупый снобизм, знаю, за нарочитой вычурностью или, наоборот, бездушным минимализмом может скрываться отличный человек, верный, добрый, честный и даже умный, но… Для меня одежда и интерьер – это продолжение самого человека, площадка для творческого самовыражения. Я не верю, что у женщины, которая носит синие лакированные сапоги с леопардовым пальто, нет комплексов, совместимых с моим представлением об интеллекте. Я не верю, что можно жить в навязанном дизайнером японском минимализме (при этом являясь не потомственным самураем, а сыном инженеров из Рязанской глубинки, который все детство смотрел на забитую хрусталем чешскую стенку и разноцветный ковер на полу) и быть при этом независимым и гибким. Я люблю гадать по интерьеру и одежде, как по кофейной гуще, и редко ошибаюсь. Винтажная ли шляпка с вуалью, картина над столом в рабочем кабинете, старый ли фарфор, лимонное дерево в углу, самодельная цыганская юбка или ковбойские сапоги, просвечивающий сквозь строгую белую рубашку татуированный орнамент, смешной вязаный шарф в разноцветные полоски, старинное зеркало – все эти детали расскажут о своем хозяине лучше дворовых кумушек-сплетниц.

Квартира Романовича отдавала брутально-холостяцким душком: черный паркет, абстрактные скульптуры, черная органза на окнах, огромный полукруглый черно-белый диван, шкура зебры (ужас, ужас, ужас!) на полу посреди гостиной, забитый элитной выпивкой бар. Мужественно, дорого, броско. Пошло.

– Нравится? – повел бровью Роман, истолковав затянувшуюся паузу по-своему. – Один аргентинец оформлял. Талантливый, сука. Поклонник Карима Рашида.

– Больше похож на поклонника аргентинских сериалов, – заметила я, – в которых загорелый Хуан Антонио душит увешанную дутым золотом Марию Эманнуэлу, а потом оказывается, что она давно потерявшаяся дочь пятой жены его отчима, и на этом строится вся интрига на пятьсот восемнадцать серий!

– На тебя не угодишь, – рывком он притянул меня к себе, и вот мы оказались на пресловутой зебровой шкуре, которая, видимо, отражала его представление об идеальном любовном ложе успешного московского самца и на которой до меня извивались сотни его постоянных и случайных любовниц.

Я закрыла глаза и абстрагировалась от шкуры и прочего черно-белого безумия вокруг.

* * *

– Ты молодец, зря времени не теряешь, – сквозь зубы приветствовала меня Алена, когда следующим утром, бодро напевая хит Мадонны Like a Virgin и сыто блестя глазами, я появилась в офисе.

– У тебя какие-то проблемы? – промурлыкала я.

Ссориться не хотелось. В голове разливанным морем шумела вчерашняя ночь. Он оказался не таким уж мачисто-предсказуемым, этот Роман Романович. Быстро заставил меня забыть и о зебровой шкуре, и о прочих мещанских вычурностях. Он был желанной прививкой от одиночества. Взрослый, опытный. Я уснула под утро – с трудом, но все равно встретила новый день отдохнувшей и разрумянившейся.

А в офисе меня дожидалась охапка белоснежных тропических лилий в золотой оберточной бумаге.

– Ловко ты его, – криво усмехнулась Алена, и я заметила, что она вертит в руках какую-то визитную карточку.

– Ты о ком?

– Да ладно тебе, хватит прикидываться овцой. Карточку принесли вместе с цветами. Здесь написано, что ночь была волшебная и надо бы ее повторить. Странно, ты выглядишь как недотрога, никогда бы не подумала, что ты сильна в постели.

– А что, у вас так принято: читать чужие письма? – Я выхватила из ее рук карточку.

Интересно, когда он все это успел? Мы почти все время были вместе. Неужели позвонил флористу, пока я чистила зубы? Значит, у него есть знакомый флорист, и эти утренние цветы – не внезапный порыв души, а ритуал, для него естественный. Или он все продумал заранее. Еще вечером заказал букет, прекрасно понимая, что начавшаяся в гавайском баре ночь будет иметь продолжение на зебровой шкуре?

И в том, и в другом случае как-то это мелко, неправильно…

«Дронова, ты выпендриваешься и придираешься к мелочам! – мысленно одернул меня внутренний адвокат дьявола. – И вообще, когда тебе в последний раз дарили цветы? Федор предпочитал приносить то, что попроще – винцо из своего магазина. Может быть, дорогое бухло не самый романтичный подарок в мире, но ты была вполне довольна. А теперь придираешься».

– Я столько раз пыталась с ним сойтись, – распиналась Алена. – Столько раз приходила к нему в офис. И вот оказалось, что рецепт прост. Не надо ни дара убеждения, ни находчивости, ни специальных знаний. Просто раздвинуть ноги, и контракт твой.

– Зная тебя, уверена, что ты начала с раздвигания ног, а потом уж перешла к дару убеждения и специальным знаниям, – ухмыльнулась я. – А вообще, каково это, дожить до двадцати шести и не научиться скрывать зависть?

* * *

У нее было звучное, как у принцессы из современного фэнтези, имя – Мара Мареева. У нее были печальные глаза цвета топленого шоколада и рыжие волосы, спускавшиеся на плечи красивым каскадом ухоженных кудрей. У нее был рост манекенщицы и фигура легкоатлетки, ее тело было эталоном подиумного шика XXI века – обезличенной бесполой красоты. Ни грамма жира на упругих бедрах, твердая круглая попа, сильные руки, плоский живот. Ей самой это не нравилось, она бы все отдала за тот самый бабий жирок, от которого иные избавляются, мучаясь в спортзале и изводя себя диетами. Мара одевалась как цыганка или хиппи, она любила пышные цветастые юбки до пола, блузы с драпировкой, пальто с богатой вышивкой, яркие лоскутные платки. На нее все оборачивались – и мужчины, и женщины. Не потому что она была так уж невозможно красива, нет, просто она была иной, совсем не похожей на других людей из толпы. И даже не сразу было понятно, в чем тут дело, ну разве мало в этом городе высоченных рыжих женщин? Скорее в примитивной психологии или даже в биологии первичного восприятия. В ней чувствовался диссонанс. Хотелось задержать взгляд на ее точеном лице, хотелось ее рассматривать, не любуясь, но изучая.