Читать книгу "Вдвоем веселее - Катя Капович"

– Ты чего такой психованный, – бормотал Брюс, поднимаясь и старательно отряхивая штаны. – Давай вставай! Слышишь?

Мальчик слышал, но почему-то ему не хотелось вставать. Он лежал на земле и смотрел в широкое небо Геттисберга. Начинал моросить дождь.

– Эй, Эрик, вставай! – повторил Брюс и протянул ему руку.

Поднявшись таким неожиданным образом, мальчик тоже отряхнулся и тут же поискал глазами свой фотоаппарат.

– Что у тебя там в руке было? – жаловался Брюс. – Если бы ты мне сломал зуб, отец бы меня убил.

Мальчик ничего не сказал. Он уже подобрал фотоаппарат и теперь, не отрывая глаз от земли, бродил между Брюсом и Энди. В этот момент у Брюса из носа пошла кровь, и ему стало не до мальчика. Он вытащил из кармана кусок салфетки и заложил в левую ноздрю, из которой кровь лилась на землю прямо уже рекой. Он посмотрел с обрыва вниз:

– Мистер Смит зовет!

– Точно, смотри, машет рукой! – подтвердил Энди и подал мальчику его вещи.

Слава Богу, камень нашелся. Мальчик поднял его и сжал в ладони. Когда они снова сядут в автобус, он отдаст его Челси и попросит у нее телефон. Он напишет Люси, что когда упал, то, наверное, разбил фотоаппарат. Он попросит у нее прощения за это и потом – за Дэна. «Все будет хорошо!» – пообещает он ей и будет просить, чтобы она никогда-никогда от них не уходила. После отдаст Челси камень – у нее почерк красивее. «Представляешь, он лежал здесь и во время битвы», – заметит он и расскажет ей все, что про это знает. «Битва при Геттисберге представляет собой одну из самых загадочных страниц в истории Гражданской войны!» – скажет он ей, и, может быть, после такого начала она не откажется его выслушать.

Он шел по тропинке за Энди и Брюсом, потом остановился и принялся старательно обтирать ценный камень о рубашку. Она все равно была грязной.

Кто спасет Бэтмена

В Кембридже есть дворик. С одной стороны его – кирпичная стена больницы, с другой – переулок и широкая парковка для машин. Дворик находится на самой границе с Сомервиллем, но ничего символичного в этом нет, потому что два городка ничем не отличаются друг от друга. Зеленые указатели с названиями улиц становятся синими – вот и все. По дворику день и ночь топчутся амбулаторные больные, которых каждые два часа выпускают покурить. Топчусь здесь и я. На мне моя обычная одежда: футболка и черные джинсы. Голова моя обрита с макушки до затылка, поэтому, отправляясь в клинику, я каждое утро надеваю бейсболку козырьком назад.

На чем я сорвалась? На пустяке. Я пришла в парикмахерскую, а мастер мне и говорит: «Я только что у вас видела вшу. У нас соблюдается санитария, я вас стричь не могу! Когда избавитесь, приходите!» Я встала и поплелась домой, чувствуя на себе укоризненные взгляды клиентов. Дома я посмотрела в Интернете инструкцию по выведению вшей. Надо было намазать на ночь голову майонезом и обвязаться полиэтиленовым пакетом. Вши от этого задыхаются. Оказывается, и эта ничтожная тварь хочет дышать. Неважно, лишь бы подействовало. Я сделала все по инструкции и легла рядом с мужем.

Спать, обмазавшись по уши майонезом, это все равно, что спать головой в миске с салатом оливье. Время от времени я вскидывала голову, чтобы стереть текущую по щеке майонезную слезу. Утром я смыла его и попросила Филиппа посмотреть.

– Как они хоть выглядят? – спросил он.

Я с отвращением описала, и он, надев мои очки, по-ученому наклонился надо мной.

– Ну что? Видишь?

– Насекомых нет, но есть какие-то белые шарики. Это, наверное, гниды, – задумчиво произнес он. – Я у себя тоже что-то такое видел еще на прошлой неделе.

Я была в шоке:

– Филипп, что происходит? Почему мы завшивели?

– Это от бедности, – ответил он спокойно.

Пару-тройку дней мы провели, копаясь друг у друга в волосах. Чтобы не заразить дочь, мы уходили в парк и, найдя укромную скамейку, садились, и я клала голову ему на колени. Вечером мы на пару мазались майонезом, надевали на голову пластиковые пакеты и в таком виде, похожие на двух космонавтов, ложились в постель. Однажды мы не на шутку разругались, я обвинила его в малодушии, он на меня посмотрел белыми глазами и куда-то ушел. Вернулся он за полночь с аптечным набором. В наборе был шампунь и железный гребень. Тридцать семь долларов. Через полторы недели я не выдержала и попросила Филиппа обрить меня наголо. Он бодро взялся задело, но, обрив полголовы, бросил ножницы в раковину:

– Если бы ты только видела себя со стороны! – воскликнул он.

К концу сентября руки у меня дрожали, и мне начало казаться, что тень от соседнего здания падает на наш балкон не под тем углом, под каким обычно падала в это время. Ночи напролет я лежала и прислушивалась к шуршанию в подушке. В начале октября я сдалась.

– Что случилось? Вы похудели! – воскликнул врач, увидев меня.

Я сорвала с головы бейсболку и разрыдалась. Рыдала минуты три.

– Ну-ну, надо полечиться, – пробормотал он.

Я ответила, что пробовала майонезом, что больше так жить невозможно – прятаться от людей, не спать ночами.

– У американской медицины есть средства посильнее майонеза, – сказал он и записал телефон клиники.

Так я и попала сюда.

Нас было шестеро больных: сорокапятилетний биржевый дилер Спенсер, две японки – Юджи и Юми, гаитянка Женева с красным бантом в волосах, восемнадцатилетняя наркоманка Менди, ну и я. У всех у нас, несмотря на разницу в возрасте и в диагнозе, имелось и что-то общее: мы пришли сюда по доброй воле. Сверху над нами, в закрытом отделении, находились пациенты другого рода. Тех с боем доставили родственники, привезла полиция. А мы сдались сами, и это означало, что мы готовы были приложить все усилия, чтобы снова стать нормальными. Поэтому к нам приставили доктора лечебной диалектики Маршу, которая с нами по многу часов в день проводила занятия.

В подвальной комнате на стенах висели незамысловатые натюрморты. В окне виднелись чьи-то ноги. Я вообще люблю подвалы, в них как-то спокойней, не так сильно ощущается несовместимость с окружающим миром.

– Чего мы больше всего боимся? – спрашивала доктор Марша, оглядывая наши мрачные лица.

Все мы, как выяснилось, боялись провала и позора. Спенсер, потерявший полмиллиона на кризисе, боялся провала и позора. Из кармана его зеленого пиджака торчали бумаги, испещренные столбиками цифр. Он не пользовался калькулятором, мозг его работал быстрее. Позора боялась восемнадцатилетняя наркоманка Менди. Она все время потирала руки и заглядывала нам в глаза, ни сказала ли она что-то не то. В сумочке у нее лежали фотографии бойфренда, который работал охранником на парковке в соседнем кинотеатре. Она считала себя недостойной такого парня. Провала и позора боялись Юджи и Юми, которых родители послали в Америку получать экономическое образование. Поначалу все шло прекрасно. Днем девушки ходили в институт, ночами выполняли переводческую работу. Чем-то этот график был хорош, а чем-то не очень. Он не учитывал, что трех часов отдыха организму недостаточно, чтобы нормально функционировать. В какой-то момент девушки начали терять вес и путаться в собственных именах. Позора боялась красивая лупоглазая Женева. Боялась, что она станет в тягость дочери. Дочь недавно получила место профессора. Она с подругами смотрела странные фильмы и читала странные книги. Женева ничего не понимала из того, о чем они говорят, боялась, что дочь начнет стыдиться ее, перестанет звать ее к столу.