Читать книгу "Моя малышка - Александр Снегирев"

– Да, оттенок изящный.

– А общая линия?

– Линия шикарная…

– А сидит как?

– Сидит отлично! И цвет твой.

Забыв про приличия, Саня повернул голову.

Два молодых человека. Пьют кофе после обеда. Один щупает рукав лёгкой, светло-коричневой кожи куртки, надетой на другом.

– Я сам такую выделку больше всего люблю. Матовая, мужественная, – говорит тот, что щупает.

Официант ставит перед Саней полный стакан, подёрнутый изморозью. Внутри ром, комок мяты, колотый лёд.

– Одно плохо, – продолжает счастливый хозяин новой куртки. – Жара наступила. Куда её теперь надевать? Я так нацепил, чтоб только тебе показать, а вообще носить уже поздно, да и тенденции сменились. Так что не знаю…

– Не парься, новую найдёшь.

– Ой, я с этой столько провозился!

Оба заливисто смеются. Саня покусывает соломинку.

ТОЛЬКО МАТЕРИ НЕ РАССКАЗЫВАЙ

Захожу в новый торговый центр. Красота! От сверкающего пола к стеклянной крыше взлетают прозрачные лифты, с балконов нескольких этажей свешиваются гуляющие. Провинциалы озираются, разинув рты. Местные озабоченно делают покупки.

Мне надо на самый верх. Я иду к лифту, заглядываюсь на девушку с прямыми русыми волосами, спотыкаюсь о швабру азиатской уборщицы, вытирающей бесчисленные следы от обуви покупателей.

– Прошу прощения.

Красавица, на которую я засмотрелся, уже растворилась в толпе. Жду лифта. Он возносит меня над фонтаном с небольшим водопадом, над кафе с роскошными бархатными креслами и над всем этим торговым раем. Другие пассажиры выходят каждый на своём этаже: мамаша с малолетним сыном – на этаже игрушек, девушка с бриллиантом в носу – на этаже дамского белья, молодой человек в пиджаке и брюках – на этаже – паркинге автомобилей. Обычно в торговых центрах паркинги устраивают в подземелье, но здесь машины ждут хозяев под крышей. Из-за близости метро власти не разрешили глубоко копать. Оставшись в лифте один, я выхожу под самым куполом. Здесь устроен каток. Я пришёл к папе на работу. Ему семьдесят два, и позавчера он устроился на каток гардеробщиком.

– Пустите меня. У меня отец в гардеробе работает, – обращаюсь к белокурой девушке в кассе. Она изучает меня некоторое время глазами и протягивает собственную магнитную карточку. Я прокатываю карточку через сканер, загорается зелёная стрелка. Прохожу через турникет, возвращаю карточку, иду к гардеробу.

Живя по соседству, папа часто захаживал в новый торговый центр и с открытием катка решил устроиться гардеробщиком. Точнее, мама решила. Ей надоело, что пенсионер-папа постоянно торчит дома. А может, папе надоело смотреть целыми днями на пенсионерку-маму. Я живу отдельно, тонкости их отношений мне не известны, но взаимная усталость друг от друга у родителей налицо. В общем, решение было принято, и папа вот уже третий день выходит на работу в десять утра.

* * *

За стойкой гардероба папа выглядит весьма убедительно. Подтянутый старик в джинсах и плотной рубашке цвета тушёного шпината. Рубашку я подарил на прошлый Новый год. Отец стоит, заложив руки за спину, и смотрит на небо в большущем окне напротив.

– Привет, пап. – Я улыбаюсь и протягиваю руку. Он радостно улыбается в ответ. Рукопожатие. Слишком официальное приветствие получилось.

– Ну, как дела? – интересуюсь я новостями катка. Работа ещё не превратилась для отца в рутину, ему всё интересно.

– Дела? Нормально. Вчера одна девчонка нос разбила. Врача вызывали, пришлось задержаться.

– Ой, как обидно! – восклицаю я, представив одну из юных катальщиц оставляющей на льду капли крови.

– А я тут писать начал, – продолжает папа и вытаскивает из-под перевёрнутой таблички «Перерыв 15 минут» несколько исписанных листов бумаги.

– Писать? Наконец-то! А что? – удивляюсь и радуюсь я. О папиной жизни я знаю мало, но мне кажется, что она была насыщена событиями. Он родился ещё до войны, работал на секретном оборонном предприятии. Женился поздно, единственного ребёнка, то есть меня, произвёл, когда перевалило за сорок пять.

Папа не успевает мне ответить, к стойке приваливается парень, неловко подковылявший на коньках. Он забыл в куртке мобильный. Папа, человек непосредственный, спрашивает у парня номер вешалки и запускает руку в карман его куртки.

– Эй… что за дела!.. – начинает возмущаться парень, но папа, уже перерывший все его карманы, сообщает:

– Нет здесь телефона!

– Как нет?!.. – Парень хлопает себя по джинсам. Тем временем папа поднимает с пола какие-то бумажки, выпавшие из карманов куртки, пока он там рылся. Без всяких церемоний запихивает бумажки обратно.

– А, вот он! – Парень обнаруживает телефон где-то в недрах своих джинсов и зачем-то демонстрирует его нам. Я улыбаюсь, разделяя его радость. Будто сам нашёл потерянную вещицу. Позабыв про папино беспардонное поведение, парень ковыляет в сторону катка.

– Так о чём пишешь? – продолжаю я прерванный разговор.

– Вспомнил тут один случай из жизни… Здесь же раньше наш дом стоял…

Дело в том, что на месте торгового центра был старый квартал. Самые разные дома. Двух-, трёхэтажные. Маленьким мальчиком папа жил со своими родителями в одном из них, одноэтажном дворянском особняке, у парадных дверей которого стоял мраморный купидон с отбитой пипкой. После войны семью переселили из особняка в новый дом по соседству. Помпезная громада, украшенная не купидонами с пипками, а стахановцами с отбойными молотками. Особняк передали ЖЭКу. Затем он ещё несколько раз менял хозяев, пока недавно не был снесён вместе с купидоном, пипкой и прочими остатками старого квартала. Крупная строительная компания, принадлежащая уроженцу Одессы, а ныне гражданину США, выкупила участок, снесла все ветхие строения и построила торговый центр. На тот счёт, что старинные здания, в частности «папин» особняк, были ветхими, у многих имелись обоснованные сомнения, но рыпаться поздно.

– Уроды! Приехали неизвестно откуда и сносят старую Москву! – не сдерживаюсь я. Ненавижу тех, кто воспринимает мой родной город как рудник по добыче бабла. Народ со всех уголков бывшего Союза прётся в Москву, чтобы любыми способами заполучить бабло. Можно нарубить, чтобы здесь не бедствовать, а в идеале – нарубить столько, чтобы свалить подальше, в тёплые края, и жить себе припеваючи. Короче, не важно как, главное побольше! – Я бы этих козлов расстреливал за уничтожение национальной истории, за измену родине! Мочить таких, блядь, надо в сортире!..

– Ёбтвоюмать! – Папа весь аж побурел. – Чё ты материшься?! Научился, блядь!

– Да ты на суть смотри, а не на слова! Чё ты всё время к словам цепляешься?!

– Не буду рассказывать! – Папа как бы сплюнул, не сплюнул, конечно, только звук издал и отошёл от меня, весь трясясь от негодования. Пока мы остываем, к нам лучше не прикасаться. Впрочем, остываем мы быстро, как чай на морозе.