Читать книгу "Томасина - Пол Галлико"

Я неслышно двинулась за ней. Дом наш как будто заколдовали: Питер не залаял, подполз к ней на брюхе, тихо скуля, а кошки были злые, как ведьмы, и зашипели на меня.

— Что случилось? — спросил Вулли. — Что с Лори? У нее на платье кровь. Макмердок, который, как это ни скрывал, все же верил немножко в мою божественность, громко промяукал:

— Твои дела, да? Египетские штучки? Смотри у меня!

Я не удостоила его ответом и вошла в дом.

Лори села на скамейку к очагу как была, в крови и в грязи, и горько заплакала. Закрыла лицо руками и тихо плакала без конца. Чтобы ее утешить, я встала на задние лапы и передней лапой два раза тронула руку, закрывавшую лицо.

Она подняла меня и уткнулась в мой мех. Я думала раньше, что женщины так не плачут — без всхлипываний, без всякого звука, просто теплые слезы текут и текут, как вода.

Только один раз, прижавшись мокрой щекой к моей щеке, она сказала:

— Талифа! Что со мной будет? Что мне делать?

Ей бы помолиться богине Баст, или Исиде — плододарительнице, или Артемиде Целомудренной — кому-нибудь из моих воплощений, и я бы небо обрыскала, а умолила моего отца осушить ее слезы. Но кто теперь знает? Может, я ничего не могу?

Прошли часы, пока она встала, опустила меня на пол, сняла все грязное и порванное и помылась; но слезы все так же текли, словно вода. И тут она сделала что-то странное — взяла лампу, подошла с ней к зеркалу и долго смотрелась в него, как будто никогда себя не видела. И заговорила с собой, как недавно со мной:

— Кто я такая теперь? Где Лори? Что мне делать? Что же мне делать?

Потом она пошла к себе, а я улеглась было у очага, но она позвала с лестницы:

— Талифа, иди ко мне, побудь со мной!

Раньше я к ней не ходила и остановилась в нерешительности.

— Иди, иди, — звала она. — Все ж не одна буду!

Я перекувыркнулась от радости, кинулась вверх, прямо к ней в руки, и замурлыкала, а она потерлась щекой об меня.

В белой комнате стояли кровать, стул и шкафчик. Лори села и, держа меня на руках, долго смотрела мне в глаза. Она уже не плакала.

— Скажи мне, Талифа, — попросила она. — Ты ведь умирала, ты знаешь, что это такое — покой, мир?

Я не понимала ее — ведь я умираю тысячи раз, но мое Ка просто плывет по Реке Тьмы между небом и землей и будет плыть всю вечность.

Лори отпустила меня, легла, потушила лампу и сказала:

— Спасибо, что побудешь со мной. Спокойной ночи.

Откуда-то из темноты до меня донесся несказанно прекрасный запах. Что это? Когда, в каком воплощении я знала и любила его? Почему я замурлыкала от радости? Я подняла голову и принюхалась. Да, откуда-то пахло. Лори мирно спада, тихо дышала, а я вдруг забеспокоилась — мне показалось, что мое потерянное Ка совсем рядом, вот тут, и если я его удержу, оно при мне и останется.

Дивный запах донесся снова, когда я уже засыпала. Я знала, что здесь, в ногах у Лори, я увижу хорошие сны, и спешила посмотреть их.

И я решила так: если уж я теперь домашняя, комнатная кошка Лори, я должна узнать при первой возможности, что же в ее комнате издает этот прекрасный запах.

26

Когда Макдьюи подбегал к ярко освещенному дому, миссис Маккензи стояла в открытых дверях.

— Слава Богу, приехали! — сказала она. — Я сама послала за доктором. А то я читала ей, хотела подушку поправить, смотрю — она глаза закатила и вроде бы отходит…

— Хорошо, что вызвали врача, — нетерпеливо кивнул он и кинулся в комнату Мэри. Доктор сидел у постели и лицо его было серьезно. Но Макдьюи удивило другое: только сейчас, в такую страшную минуту, он заметил, как красиво и кротко это лицо.

— Слава Богу, что вы приехали! — сказал доктор Стрэтси.

— Она умирает? — спросил Макдьюи. Доктор Стрэтси ответил не сразу.

— Она больше не хочет жить. Она не борется. Если мы это не изменим…

Тогда Макдьюи спросил:

— Сколько ей осталось?

— Не знаю, — ответил Стрэтси. На самом деле он думал, что ей осталось жить до утра, в лучшем случае — несколько дней, но он не хотел лишать отца надежды, пока еще тлела хотя бы искра жизни. — Организм у нее крепкий, но она сама гасит свои силы.

Макдьюи кивнул, подошел к кровати, посмотрел на свою дочь и увидел, что кожа у нее синеватая, глаза не блестят, а одеяло на груди почти не шевелится.

— Да сделайте вы что-нибудь! — вдруг, почти в отчаянии, воскликнул Стрэтси. — Вы же ее отец. Вы ее знаете. Вы ее любите, и она вас любит. Очнитесь! Она еще жива. Придумайте, чем ее расшевелить, чтобы ей жить захотелось!

Макдьюи печально посмотрел на врача и ответил так, что тот подумал, не свело ли его горе с ума:

— Если бы мы оживили кошку и дали ей, она бы улыбнулась и захотела жить.

— Я вас не понимаю, — сказал Стрэтси.

— Медицина… — начал Макдьюи, но Стрэтси покачал головой.

— Когда медицина бессильна, — сказал он, — остается одно: молиться. Макдьюи обернулся к нему, багровея от гнева.

— Как вы можете? — заорал он. — Как вы-то можете верить, когда ваш Бог все это терпит? Кто-кто, а вы навидались горя и несправедливых мучений! Зачем Богу ее жизнь?

Никто не ответил ему, и он продолжал:

— Я бы ползком к Нему полз, если бы я только знал, что есть правда, милость и смысл.

И вдруг он вспомнил, как совсем недавно, когда спасения не было, раздался крик: «За Макдьюи! За Макдьюи!»

— Постойте, — сказал он. — Я кое-что припомнил. Если она доживет до утра, надежда еще есть…

Доктор Стрэтси вздохнул и взял свой чемоданчик.

— Надежда есть всегда, — поправил он. — Я приду завтра пораньше. Макдьюи не пошел за ним. Он думал так: на свете есть Лори. Лори здорова, она уже не блаженненькая, она способна драться как лев, за того, кого любит. Она спасет его дочь, да и его самого. И, полный надежды, он решил утром поехать к ней.

Доктор Стрэтси пришел пораньше, посмотрел на Мэри и сказал, что изменений нет. А Макдьюи, оставив лечебницу на Вилли Бэннока, сел в джип и уехал.

Ночью он не ложился, сидел возле Мэри Руа и держал ее за руку, пытаясь влить в нее свою любовь. Он просто чувствовал себя батареей, заряженной любовью, или ампулой, полной любви. Так провел он всю ночь, пока не занялась заря. Мэри не умерла за ночь; и он поехал к Лори, чтобы та ее спасла.

Проезжая мимо мест вчерашней битвы, он увидел, что цыган там нет и как бы не было. Примятая трава, следы колес, куски обгорелого дерева и холста — и больше ничего. Освобожденные звери, наверное, ушли в лес. Макдьюи улыбнулся, представив себе, как обезьянки тянут за веревку, требуя милосердия, а Лори выходит к затерянным детям чужой земли.