Читать книгу "Три сердца - Тадеуш Доленга-Мостович"

Он стоял бледный, покачивая головой в знак согласия после каждого ее слова, и, наконец, прервал:

— Не продолжайте. Я знаю, я знал уже очень давно, что вы такая. Это читается по лицу, во взгляде. Я ни на что не надеялся. Никогда! Слышите, никогда! Никогда я не тешил себя малейшей надеждой и смирился с этим. Я ни о чем вас не прошу. Если мне можно будет видеть вас, то приму это от судьбы за счастье, а если нет, то буду и так благодарен вам за то, что вы есть. Клянусь, что никогда не нарушу ваш покой никакими признаниями, что никогда не вернусь к этому разговору. Вы знаете, я отдаю себе отчет, что зачастую трагедия становится комедией, и случается это тогда, когда человек, который ее переживает, смешон. Вы не смеетесь, спасибо вам и за это. Я отважился признаться только потому, что не ожидал насмешек в ответ, зная, какая вы. Вы действительно такая, как в те…

Он не закончил. Голос его задрожал, скулы нервно сжались, и, поклонившись низко, он быстро вышел.

Кейт долго сидела задумавшись.

— Бедный парень, — шепнула она себе.

Из соседней комнаты гудел голос пана Тукалло:

— Твои торги напоминают мне показания обвиняемого, который украл шесть вагонов муки и объяснял, что сделал это только потому, что был голоден.

За ужином неизвестно почему все были не в настроении. Кейт первая обратилась к Ирвингу, давая тем самым понять, что в их отношениях ничего не изменилось. Лицо его просветлело, но он упорно молчал, подвергаясь частым нападкам Тукалло.

Тот один, как всегда, был в своей тарелке. Полясский включался в разговор редко. Гого не мог скрыть своего недовольства из-за проигрыша, считая себя выдающимся бриджистом, и его раздражало то, что проиграл он значительно более слабым партнерам. В конце ужина Тукалло заметил:

— Ставлю три пряника против старых шнурков для ботинок, что Фред и Адам думают об одном и том же.

Ирвинг слегка пожал плечами, а Полясский рассмеялся.

— Если так, то и ты думаешь о «Лютне».

— Удивляюсь твоей проницательности и думаю, черт возьми, что и в этой мерзкой дыре должен быть какой-нибудь бар, который дождь не успел смыть с поверхности земли. И если бы пан барон был столь любезен вывести свою машину из гаража, а уважаемая пани согласилась бы на этот проект, думаю, что мы получили бы значительное облегчение.

Ирвинг оживился, а Полясский, кашлянув, поставил стакан пива, который подносил ко рту. Гого сказал:

— Вы знаете, это вовсе неплохая мысль, совсем неплохая, не правда ли, Кейт?

— Да, наверное, — ответила она искренне. — Я ничего не имею против. Вы там хорошо повеселитесь. В ресторане будет, скорее всего, пусто.

— Как, ты хочешь остаться дома? — удивился Гого.

— Вы же не лишите нас своего общества? — спросил Полясский.

— Я останусь, — ответила она. — Я не люблю ресторанов, и я не пью.

— В таком случае я останусь с вами, — заявил Полясский.

— О, спасибо, но это ни к чему. Я чувствую усталость и сразу же лягу. Такая погода клонит ко сну.

— Возможно, ты не хочешь, чтобы я ехал? — вполголоса спросил Гого.

— Я не возражаю, Гого.

— Тогда я иду за машиной, — вскочил с места Ирвинг.

Все дружно встали и начали оживленно искать свои пальто и зонты. Вскоре подъехал Фред. Прощаясь с Кейт, они обещали быстро вернуться. По одному пробежали к открытым дверцам машины, шлепая по лужам. В свете фар залитые дождем улицы выглядели пустынно и неприветливо.

Кейт, поежившись, пошла в свою комнату. Здесь было тихо, уютно и тепло. Впервые протопили печку, рядом с которой окутывала волна нагретого воздуха. Шум дождя за закрытыми окнами создавал приятное состояние безопасности и независимости от злых сил природы или людей. Она не могла понять этих мужчин, которым хотелось куда-то в такую ночь, которые с какой-то непонятной для нее горячностью спешили в неинтересный и скверный, очевидно, ресторан. Впервые со дня замужества она осталась одна, хотя это не тяготило ее, даже напротив. Она находила в этом некоторую прелесть. Проверив, все ли готово ко сну в комнате Гого, она разделась, приняла душ, легла, погасила свет и почти мгновенно уснула.

Ее разбудил шум опрокинутого стула. Машинально протянув в темноте руку, Кейт включила свет и увидела Гого. Он стоял в центре комнаты в шляпе и непромокаемом плаще, с которого стекала вода, и держал в руках коробку конфет. Глаза его блестели, а на лице была какая-то неопределенная улыбка.

Кейт взглянула на часы. Был третий час ночи.

— Уже два часа, боже мой, что вы делали там пять часов? — спросила в недоумении она.

— Моя королева! Такая красивая, такая сонная, — растроганно лепетал он, — смотри, я принес тебе шоколад.

Он наклонился над ней, обрызгивая ее лицо, волосы и руки дождем капель, покрывая ее поцелуями. Невыносимый запах спиртного ударил Кейт в нос. Она старалась как можно дольше задерживать дыхание, потом легко, но решительно отодвинула Гого от себя.

— Королева моя, счастье мое, — бормотал он.

— Прежде всего мог бы снять плащ и шляпу. Я вся мокрая, — сказала она спокойно, как всегда, — ты слишком много пил, Гого.

— Ты права, это ликер меня добил. Брр… Не переношу ликера, но ты себе не представляешь, какие это милые люди, а Ирвинг, я тебе говорю, ты не узнала бы его. Необыкновенный! Я думал, что он нелюдим, что его… А он, я тебе говорю, самый лучший компаньон на свете! Каков остряк, бестия! Что это он сказал?.. Сейчас, я не могу вспомнить… Специально запоминал, чтобы тебе рассказать, потому что остальное… Нет, нельзя… Ха-ха-ха. Совершенно неприлично, просто свинство говорили, но это не для тебя, мое сокровище, мой свет…

— Гого, раздевайся и ложись спать, утром расскажешь.

— Хорошо, хорошо, любимая, только еще… Что это я хотел?

— Иди спать, Гого, прошу тебя, — сказала она почти жалобно.

Гого немного протрезвел от ее тона.

— Уже иду, извини, это некрасиво с моей стороны. Я разбудил мою госпожу, и я пьян. Извини.

Он, осторожно взяв ее руку, поцеловал копчики пальцев и направился в свою комнату. По дороге с грохотом упал на перевернутый стул, а потом еще несколько минут возился у себя, и, наконец, воцарилась тишина.

Кейт лежала, опершись на локоть, стараясь успокоиться. До сих пор она никогда не видела его в таком состоянии. Ей трудно было отказаться от нелепой мысли, что это вообще был не Гого, а кто-то совершенно иной. Сознание того, что стул так и не подняли, не давало ей покоя. Она все-таки встала и поставила стул на место. Возвращаясь в постель, она ступила босой ногой в лужу воды на ковре.

Утром в обычное время она позвонила, чтобы принесли завтрак. Открыла шторы. На улице ярко светило солнце. Небо выглядело необыкновенно голубым. На его фоне разорванные контуры Гевонта смотрелись величественно, но по-доброму. Под окнами кто-то рубил дрова. Вчерашнее настроение ушло. Одевшись, она остановилась у двери комнаты мужа и вполголоса позвала: