Читать книгу "Иллюзионист - Анита Мейсон"

Она одарила небольшую группу людей, собравшихся вокруг очага Иосифа, лучезарной улыбкой. Они тоже улыбнулись: ей и друг другу, радуясь общему открытию.

Огонь затухал.

— Это означает, — продолжила сестра Мириам, — что нам не надо беспокоиться ни о чем. Вот что это на самом деле означает.

— Да-да, — согласилась с ней сестра Ребекка. — Потому что Бог все знает.

— Да. И ты чувствуешь себя защищенным, по-настоящему защищенным. Не так ли?

— Да, это прекрасное чувство.

— Мне очень жаль, — задумчиво сказала сестра Мириам, — людей, которые не знают того, что знаем мы.

Воцарилась спокойная тишина — членов этой небольшой группы объединяло чувство внутреннего покоя.

Симон посмотрел на Филиппа. Тот сидел в уголке, не принимая участия в разговоре, но слушал внимательно. На его лице была улыбка. Симон изучал эту улыбку. В ней не было и тени иронии.

— Как ты творишь свои чудеса? — спросил Симон.

— Силой Господа, — ответил Филипп.

— Но ты обращаешься и к другому имени, — сказал Симон.

— Да, — сказал Филипп, — к имени Иешуа.

— Человека, о котором вы постоянно говорите?

— Да.

— Ты вызываешь его дух?

— Да.

Симон бросился в атаку:

— Он был казнен как преступник.

— Да, но он не был преступником.

— Кем же он тогда был? — рассмеялся Симон.

— Он был Спасителем, — сказал Филипп.

Симон повернулся и пошел прочь.

Позже он предпринял еще одну попытку:

— Этот Иешуа, он был богом?

— Конечно нет, — сказал Филипп. — Ты сам это прекрасно знаешь. Есть только один Бог.

— Тогда ты взываешь к нему как к чудотворцу? Как к имени Моисея?

— Он был могущественнее Моисея.

Брови Симона поднялись от удивления.

— Какие чудеса он совершил?

— Он исцелил многих людей.

— В большинстве случаев это могло объясняться естественным ослаблением болезни, — сказал Симон.

— Он превращал воду в вино.

— Элементарно.

— Он мог ходить по морю.

— Я могу ходить по воздуху, — сказал Симон.

— Он превратил несколько злаков и рыб в обед, достаточный, чтобы накормить пять тысяч человек.

— Я могу сотворить обед для пяти тысяч человек из ничего, — сказал Симон.

Брови Филиппа поднялись от удивления.

— Он поднимал из мертвых, — сказал Филипп.

— Не может быть, — сказал Симон.

Он попробовал подступиться снова.

— Ты говоришь, что никогда не встречался с Иешуа, следовательно, ты не видел, как он делал все то, о чем говорят. Откуда ты знаешь, что это правда? — спросил он.

— Доказательство, — сказал Филипп, — заключается в том, что я творю чудеса его именем.

— Я тоже творю чудеса, — сказал Симон, — но без его имени.

— Твои чудеса — обман, — сказал Филипп. Симон внимательно посмотрел на него. Потом он рассмеялся.

— Что ты имеешь в виду? — сказал он. — С какой стати они — обман?

— Как они могут быть настоящими, — сказал Филипп, — если есть только один Бог?

Разговаривать с такими людьми не было никакого толка. Но Симон приходил снова. Каждый вечер он уходил сбитый с толку, озлобленный и надменный, и на следующее утро приходил опять.

Его привлекали чудеса Филиппа и его уверенность. Симон сразу понял, что имеет дело с человеком, наделенным необычной силой. Но каждый раз, когда Симон пытался завести разговор о его силе, Филипп уклонялся от темы. Вместо этого он говорил о своей вере.

То, во что верил Филипп, было настолько странно, что Симон сначала слушал из чистого любопытства. Секта была основана бродячим проповедником-волхвом, который верил, что он Спаситель евреев. В этом не было ничего примечательного; но что удивительно — в это продолжали верить почти десять лет после того, как он был распят на кресте за подстрекательство к бунту. Его последователи объясняли его неспособность спасти кого-либо, говоря, что он восстал из мертвых, попал на небеса и вскоре вернется во всем блеске своей истинной сути, дабы выполнить свое предназначение.

После нескольких часов таких разговоров Симон терял терпение.

— Кто его видел, когда он восстал из мертвых? — не выдержал он, когда Филипп пытался в третий раз объяснить ему значение этого чуда.

— Кефа и другие, — ответил Филипп.

Кефа был главой секты.

— Его друзья? — сказал Симон. — Он явился только своим друзьям?

— Да. И что из того?

— Если бы он хотел, чтобы люди верили, что он восстал из мертвых, он бы показался своим врагам.

Филипп удивился, потом улыбнулся и отмел замечание, пожав плечами. Подобным образом он отвергал все возражения Симона. Симон понял, что рациональная дискуссия Филиппа просто не интересовала.

Вероятно, так он обращался с членами своей секты. Конечно, они были необразованными людьми, ремесленниками и крестьянами, но в своей повседневной жизни и в разговорах с ним они проявляли такую детскую наивность, что у Симона захватывало дух. Они не пытались размышлять или строить планы, они полагались на благосклонность Бога, которого, как они верили, интересует их судьба. Похоже, они не ведали, что благосклонность этого Бога подвергалась сомнению на протяжении всей истории, потому что, когда Симон задавал им вопросы, они говорили, что Бог — это любовь.

Они верили, что обладают истиной, которая неведома остальному человечеству. Такая самонадеянность потрясла его, но они, казалось, даже этого не замечали. Он спросил их, в чем заключается эта истина, но они не смогли объяснить. Это было как-то связано с любовью.

Любовь была их философией, их религией. Любовь упраздняла необходимость думать. Все знания, все рассуждения, все поступки сводились к этому детскому объяснению. Люби своих врагов. Люби Бога. Люби ближнего.

Они много улыбались. Это было частью любви. Они произносили банальности, делили пищу друг с другом и улыбались. Их улыбки тяготили Симона, как железо.

Он сопротивлялся этой удушающей банальности, пытаясь с помощью разума расчистить себе немного пространства. Он обнаружил, что его интеллектуальный арсенал неприменим против простоты их веры. Его силлогизмы ни к чему не приводили, его логические доводы повисали в воздухе. Любой анализ распадался, любой довод разрушался в атмосфере, в которой мысли не придавалось никакого значения. Значение имела только любовь.