Читать книгу "Мстители двенадцатого года - Валерий Гусев"

— Поручик! — окликнул его купец. Нормальным офицерским голосом. — Не вежлив!

— Капитан Фигнер? — Алексей растерялся. Такой артистичности он даже от Сашки-злодея не ожидал.

— Подполковник! — заносчиво, со смягчающим смешком поправил его Фигнер. — Произведен.

— И что за маскарад?

— В самом деле, на Москву еду. На разведки.

— Вот так оказия! — смекнул Давыд. — Вместе бы вам и ехать.

— А тебе зачем?

Давыд коротко объяснил. Сашке это понравилось. Даже обрадовался. Он тут же распорядился и послал нарочного в свой отряд с точным наказом, кинув ему вслед:

— Да не спутай, дурак! Чтоб мундиры одного полка были!

В ответ ему — только затихающий вдали стук копыт.

Вошли в избу, щурясь после уличной теми, морщась от вольно плавающего от красного угла к порогу табачного дыма. Сашку тепло приветствовали, разогретые вином, отвели место за столом, наполнили глиняную кружку.

— Торговать метишься? — стали расспрашивать. — Купчина из тебя исправный. В убыток не торгуешь.

— Верно сказано, — не в шутку, а всерьез ответил Фигнер. — Я за каждого своего солдата не меньше десятка у врага беру. Всем бы так, давно уж изгнали бы бесов из пределов наших, а то и могилы их конями затоптали.

Алексей присматривался к нему. И все больше убеждался, что попутчик получается надежный. Неприятный человек, ночевать с ним под одной крышей, может, и не очень удобно, а вот рядом в бою, в походе, в любой беде — надежно и без опаски.

Буслаев, не сводя глаз с Алексея, все ближе к нему мостился, раз за разом меняя свое место на лавке. И, когда коснулся плечом плеча, судорожно шепнул, боясь отказа:

— Алексей Петрович, можно мне с вами? Обещались.

Алексей повернулся к нему, спросил удивленно:

— А почему нет? Вы, корнет, показали себя смелым бойцом, исправным офицером, достойным доверия.

Буслаев просиял и лихо опорожнил стакан, причмокнув последним глотком.

— Еще стакан, корнет, и придется вам остаться в эскадроне, вместо меня.

Буслаев поморгал, длинно выдохнул и согласно закивал. А у Алексея с Фигнером пошел разговор о деле.

— Первое требование, — говорил Фигнер, набивая трубку, — каждый в вашей партии должен говорить по-французски. И не только в тылу. Как надел чужой мундир, так свой язык враз запамятовал. Офицерам, Щербатой, особый наказ: помнить с первой минуты, что они рядовые, никаких вольностей. Французы до этого щепетильны весьма и внимательны.

Алексей соглашался, он и сам так же думал. Вот только как с Волохом быть? Ведь не отвяжется, одного без себя не отпустит. А по-французски всего два слова знает: «мусью» до «Бонапартий». Последнее слово непременно с прибавлениями уж вообще сугубо русскими. От такого француз с коня падает. И долго не встает.

… Ночь между тем вошла в свою середину, стала близиться к утру. Бравые гусары уже кое-кто улегся на свободной лавке, а кое-кто, без церемоний, на полу. Разговоры стали стихать, превращались в длинные зевки да короткие междометия.

— Скоро светать станет, — сказал Фигнер. — Задержался я из-за вас. Да не сетую. От души желаю, чтобы предприятие ваше как лучше удалось.

— Благодарю, подполковник.

— Ежели какая промашка случится, я вам один адрес назову. Там мои люди. Укроют, помогут. Можно им полностью довериться.

Алексей еще раз убедился, что Давыд хорошо ему подсказал.

— А кто такие?

— Поджигатели и мародеры, чернь.

— Что ж у вас, подполковник, с ними общего?

Фигнер взглянул на него внимательно.

— Общее у нас большое: ненависть к поработителю родины нашей. — И кроме внимания и строгости в его взгляде показалась Алексею глубокая тоска и скорбь.

— Однако не следует ли нам вздремнуть до света? — Фигнер сладко потянулся. Оглядел избу — не то что лечь, ступить некуда. — Пойдемте, поручик, я вас определю.

За его коляской громоздилась крытая фура. Фигнер откинул сзади полог.

— Постойте, засвечу.

Выглянул с огарком свечи.

— Пожалуйте, сударь. Не обессудьте, шелкового белья на постели не имеется.

Алексей забрался в фуру: целый склад хорошего товара. А в углу, с краю, тугая перина с подушкой в изголовье и громадная овчина одеялом.

— Прекрасно! А вы как же?

Фигнер беспечно повертел пальцами у виска.

— Не беспокойтесь. Я в коляске прекрасно отдохну.

Алексей лег, блаженно вытянулся, натянул на себя до подбородка пахучую овчину, закрыл глаза. Но сердце и голова его еще долго, несмотря на легкий хмель, оставались открытыми. И для непростых дум, и для тревожных чувств.

Утром прибыла из команды Фигнера еще одна фура.

Веселый, будто славно выспавшийся, Сашка вытащил Алексея на свет.

— Гляди, князь, — широким жестом указал: — Мой гардероб. Выбирай, что тебе по вкусу. В кирасирские полковники пойдешь? Красиво они одеты — не в бой, а на парад.

— Сколько у тебя кирасирских мундиров?

— С десяток наберется. Да вот кирас того числа нет.

— А каски?

— Тоже не всего хватает. Пошли смотреть.

Фура внутри — как хорошее хозяйство бродячего театра. Не в комках, не в кучах одежда — аккуратно висит на крючьях и гвоздиках. Тут же разложено оружие, посохи, шапки всех видов для всех сословий, сапоги простые, ботфорты, даже лапти.

— А это что? — удивился Алексей на изящные, разве что не шелковые женские туфельки.

— Хочешь примерить? — засмеялся Фигнер. — В ранце одного сержанта сберегались. То ли украл, шельмец, то ли на память о своей Жанночке носил за спиной. — А вот в этом, — он встряхнул монашеское облачение, — я целый отряд на взорванный мост направил. Они там замешкались, а их там уже мои молодцы дожидались. Однако к делу.

Отобрали полную обмундировку для семи человек.

— Не маловато? — засомневался Фигнер. — Хотя там и роты мало будет. Там не числом, там хитростью и умением брать надо.

Взгляд Алексея упал на богатый мундир, ярко расшитый да, по всему видать, ни разу не ношенный.

— А это что за павлиний хвост?

— Да кто же знает! Какой-нибудь маршал для парада в Москве пошил. Но вот не сберег.

— Давай-ка для счета. Я своего Волоха в него обряжу, все равно ведь не отвяжется. А в таком мундире к нему с вопросами не пристанут.

— Забирай. Мне такого добра не жалко. Веришь ли, князь, со всем этим маскарадом по своему простому мундиру скучаю.

Подумалось Алексею с сочувствием, что весь этот театральный маскарад нелегко дается русскому офицеру. Ломать свою природу, влезать в дремучую шкуру мужика, вороватого купца, попа-пьяницы, безропотно и подобострастно переносить дворянину побои и грубые оскорбления от наглого чужеземного капрала — есть большое потрясение для всей души и всего ума.