Читать книгу "Дорога затмения - Челси Куинн Ярбро"

Генерал Ю сшибся на ратном поле с монголами — и что же? Воины Тэмучжина бежали. Мы заявляем об этом лишь для того, чтобы показать паникерам и маловерам, насколько ничтожен враг, не заслуживающий и тени нашего беспокойства. Головы монгольских военачальников выставлены в Кай-Фенге, дабы никто не мог усомниться в истинности события, повлекшего за собой перелом в ходе кровавой войны.

Если бы нам противостояли только монгольские конники, эта война стремительно и с триумфом была бы завершена и не оставила бы нам ни малейшего повода для глубочайшей печали, в которой мы сейчас пребываем.

Что же порождает эту печаль? То, что в империи все еще существуют отъявленные негодяи, оказывающие поддержку монгольскому паразиту. Забывая о непреходящей мудрости Канга Фу-Цзы, эти скрытые таоисты помышляют лишь о наживе. Они презренны, как шелудивые псы, распространяющие заразу, они подобны ядовитым источникам, несущим гибель всем, кто осмелится к ним припасть, они сродни демонам разрушения, мечтающим в злобной ярости уничтожить весь мир. Им нет прощения, им нет и не будет покоя. Для себя и для громадного большинства жителей нашей великой империи они все равно что мертвы.

Милосердие — неотъемлемая опора Трона Дракона — есть величайшая добродетель, которую должен лелеять сердцем каждый стремящийся к истинным ценностям человек. Но мудрый правитель обязан себя в этом качестве ограничивать, уничтожая толику скверны ради благополучия большинства. Может ли пощадить преступника глава большого семейства, зная, что тот вознамерился вырезать всех членов его семьи? Можно ли пощадить предателя, обрекающего своими деяниями на гибель сотни и тысячи ни в чем не повинных людей? Нет, нет и нет! И поэтому всем представителям знати, всем армейским чинам, всем военачальникам и ополченцам, всем чиновникам столичных и окружных магистратов дается право задерживать любого человека, если имеются основания полагать, что тот содействует распространению монгольской заразы. При этом нет необходимости ни в публичном вынесении приговора, ни в каком-либо дополнительном подтверждении объявленной при аресте вины. Данный указ позволяет всем вышеперечисленным лицам выявлять и карать монгольских пособников без пунктуального соблюдения установленных процедур. Во избежание беспорядков в округах, удаленных от центра, рекомендуется проводить подобные акции без излишней огласки. Документ, удостоверяющий факт поимки и казни предателя, должен передаваться в местный архив с обязательной пересылкой его заверенной копии в имперскую канцелярию, иные же пояснительные материалы к такого рода делам востребованы не будут.

Грустно сознавать, что наша прекрасная родина терпит множество бедствий от вероломных наскоков врага, но эта грусть зажигает в сердцах ее верных долгу сынов непримиримый огонь ненависти к ненасытным захватчикам.

Начертано Обладателем Пунцовой Кисти и скопировано искуснейшими каллиграфами для дальнейшей рассылки всем, к кому обращен настоящий указ

Заверено имперской печатью.

ГЛАВА 8

К вечеру того же дня защитники Мао-Та почали два бочонка рисового вина. Праздники, знаменующие пик летней поры, завершались. Женщинам из соседних хозяйств, равно как и обитательницам заставы, открыли доступ в обнесенную частоколом комендатуру, чем те и не преминули воспользоваться. Гульба шла в нижнем зале древнего каменного строения, стук глиняных чаш становился все громче, раскаты смеха выплескивались во двор.

Вечер выдался душным, обещая грозу. Лица пирующих лоснились от пота.

Ю А, ухватив двухструнную лютню, сиплым голосом затянул забористую балладу. «Девчонка трепетала, как розы лепесток», — подбадриваемый гоготом сотоварищей, самозабвенно выводил капитан, обращаясь к ступеням лестницы, ведущей в покои Чи-Ю. Он знал, что та может его услышать, но не смущался ничуть. Пусть слышит, пусть наконец поймет, сколько в нем пыла и страсти. Глупо сидеть в одиночестве, отгородившись от всех. Военачальница, правда, соизволила в самом начале пирушки почтить своим присутствием подчиненных, но через короткое время удалилась к себе. Дабы собравшиеся не ощущали неловкости, так она пояснила. Веселье после ее ухода и впрямь разгорелось, однако Ю А оно быстро прискучило. Ему хотелось быть рядом с Чи-Ю, в тесноте ее крошечной спальни. С каким удовольствием он наблюдал бы, как сбрасывает одежды эта гордячка, возбужденная его близостью и жарой.

Одежды уже сбрасывала и героиня весьма поэтичной, но малопристойной баллады.

— Ю, — прокричал старший лучник, перекрывая шум, — зачем тебе петь о том, что ты можешь увидеть воочию? Погляди на Фео. Она готова на многое и попискивает куда приятнее, чем твоя лютня!

— Да, Ю, — усмехнулась Фео, — я уж сумею тебе угодить! — Будучи в меру пухленькой и миловидной, эта женщина отличалась веселым нравом и недотрогой отнюдь не слыла. Ее мужу перевалило за пятьдесят, но он все еще хотел иметь сыновей и потому смотрел сквозь пальцы на шашни супруги. — Временами мужчине следует браться за что-нибудь более стоящее, чем рукоять его боевого меча.

Ее слова сопровождались одобрительным ревом гуляк, шутники тут же принялись строить предположения, за что, кроме веника и горшков, следует изредка браться и женщинам. Одна из острот была особенно уморительной, и Ю А невольно расхохотался.

— Ю, — шепнула Фео, подаваясь к нему. В темных глазах ее плавали призывные искры.

Выругавшись, капитан отшвырнул лютню и сгреб пышногрудую прачку в охапку. Под свист и гиканье окружающих Ю А вынес свою добычу во двор. Там, в темноте, чередой торопливых резких толчков бередя горячую женскую плоть, он попытался себя убедить, что его многоопытная партнерша куда привлекательнее угрюмой затворницы, томящейся в одиночестве наверху, и в момент бурного обоюдного извержения, похоже, достиг своей цели.

К тому времени, как в нижнем зале комендатуры появился одетый в черное человек, веселье уже угасло. Гуляки разбрелись кто куда, в углах помещения мирно посапывали пьянчуги, хватившие лишку. Поднявшись по лестнице к покоям Чи-Ю, Сен-Жермен в нерешительности остановился. Его свободное египетское одеяние плохо гармонировало с высокими византийскими сапогами, но он был обеспокоен не этим. Ему вдруг представилось, что позднему гостю тут вряд ли обрадуются, однако отступать не хотелось. Узкая кисть вскинулась и решительно постучала в местами вытертую до рыжины красную дверь.

— Кто? — прозвучал резкий вопрос.

— Ши Же-Мэн, — отозвался гость. — Вы хотели видеть меня.

— Это было в обед, — донеслось из-за двери. — Уже слишком поздно.

— Я не мог оставить лабораторию, — пояснил Сен-Жермен, несколько вуалируя истинную причину задержки. — В одном из тиглей шел сложный процесс. — Теперь можно было уйти, но он не двинулся с места.

В нижний зал вкатились три ополченца, крикливо требуя наполнить их чаши вином. Какой-то пьянчуга зашевелился и громко рыгнул, троица побежала к нему.

Дверь отворилась.

— Да заходите же! — прошипела Чи-Ю. — Не хватает, чтобы они вас увидели.