Читать книгу "Победителей не судят - Олег Курылев"

— Помогите! Помогите снять сапоги, — извиваясь, простонал он куда-то в пространство, отчаянно дрыгая ногами. — Да помогите же…

Мальчишки, не сговариваясь, пришли к выводу, что три пойманные ими сегодня рыбешки — вполне приличный улов, в мгновение ока смотали удочки и стреканули наверх, откуда, укрывшись за парапетом, все же решили понаблюдать за сумасшедшим дядькой. Надо отдать должное упорству Генриха Поля, которому в конце концов удалось снять оба сапога. Усевшись на самый краешек мокрого гранита, он опустил обе ноги в реку и принялся интенсивно ими болтать, словно резвящаяся купальщица. Стоны прекратились. Раздвинув собравшихся возле спуска зевак, позванивая на каменных ступенях подковками, к Полю спустился полицейский. Тот самый, что наблюдал за ним еще с Аугустусштрассе.

— В чем дело? — спросил он.

Вместо ответа Поль стянул с одной ноги черный расползшийся носок, и они одновременно произнесли: «Ого!»

Через полчаса, покрытые сочащимися лимфой и кровью волдырями ноги пострадавшего обрабатывали в дерматологической клинике имени Карла Густава Каруса.

— Что с ним? — поинтересовался у врача доставивший Поля полицейский.

— Химический ожог какой-то едкой солью или кислотой. Угрозы жизни нет, но недельку стационара я ему настоятельно рекомендую.

— Что же с вами все-таки произошло? — стал допытываться полицейский, когда пахнувшего специфическими мазями Поля отвезли в палату.

— Вы же слышали — химический ожог, — проворчал он.

— Но как это случилось?

— Я сам виноват. Спутал тальк с какой-то дрянью.

— А зачем вам было сыпать тальк в сапоги?

— Мне посоветовали от грибка, — ляпнул Поль.

Заглянувший в этот момент в палату врач заметил:

— Чего-чего, а уж грибка-то у вас, милейший, теперь нет.

Еще в процедурном кабинете, лежа на кушетке, Поль лихорадочно думал не столько о том, как ему стереть в порошок двух малолетних террористов, этих мерзких свинячьих выблядков, сколько соображал, как все случившееся скрыть от фрау Поль, его супруги и одновременно дочери крупного министерского чиновника, частого посетителя кабинета доктора Геббельса. Если он сейчас напишет заявление в полицию — будет следствие и суд, на который его непременно призовут в качестве потерпевшего. И вот там ему непременно зададут вопрос, а что он, собственно говоря, делал в квартире фрау Шеллен без сапог? И все бы ничего, но этот же вопрос и гораздо раньше ему задаст его жена Эмма. Сначала она спросит, что он вообще делал в квартире актрисы, муж которой в этот момент так надежно отсутствовал? А уж потом очередь дойдет до снятых сапог. Где это видано, чтобы пришедший в чужой дом с официальным визитом государственный чиновник снимал сапоги и расхаживал в галифе (не в брюках, а именно в галифе) и носках? Она, конечно, тут же предположит, что он снимал там не только сапоги, но и кое-что еще, и предположение это будет высказано с таким визгом и сопровождено такими тумаками и затрещинами, что о нем мгновенно узнают все соседи, а вскоре и тесть. Такое, правда в гораздо меньших масштабах, уже бывало. Слушок, что Генрих похаживает по актрисам, уже достигал ушей фрау Поль, и не далее как месяц назад она предупредила:

— Смотри, Генрих, доиграешься.

И это была не пустая угроза. Тесть, старый прусский солдафон, и так-то его не жаловал, считая прохиндеем, пристроившимся на тепленькое местечко. Честь семьи для него была столь же значима, что и честь генерала. Старикан вполне мог приравнять измену зятя но отношению к своей дочери к государственной измене со всеми вытекающими последствиями. А дойди эта история до ушей Геббельса, мастера как создавать героев из всякого быдла, так и устраивать показательные порки, и беды не миновать.

Совсем недавно в прессу просочились неблаговидные факты о подкормке нескольких генералов, адмиралов, чиновников столичного магистрата, и даже парочки крупных партийных функционеров. Некий владелец большого продовольственного магазина регулярно отсылал им посылки с продуктовыми наборами, от одного перечня состава которых у большинства немцев темнело в глазах. И это в стране, где еще не отменена карточная система и где многие члены партии не в состоянии уплатить членские взносы по пятьдесят рейхспфеннигов в месяц! Они, эти ветераны партии, пишут прошения о предоставлении льгот и материальной помощи, в то время как другие жируют.

Узнав об этом, доктор Геббельс, из всего умевший извлечь выгоду, не преминул воспользоваться малозаметным слушком, раздув его в скандал имперского масштаба на страницах центральной прессы. Кое-кто слетел с постов, а владелец магазина узнал не понаслышке, что такое остракизм. И имидж партии вырос еще на несколько пунктов. Так же круто иногда поступали и с высокопоставленными прелюбодеями (уж не говоря об извращенцах).

Хорошо зная отношение фюрера к семье и браку, Геббельс не упускал случая отхлестать по голому заду застигнутого в чужой спальне партийца или хозяйственника. Иных, если они и их пассии были холосты, заставляли жениться, и это считалось «легко отделался». Сам «тевтонский замухрышка», имея кучу детей и такую «партийную» супругу, не прочь был приударить за юбкой, не обходя стороной и актрис. Но, как всякий ханжа, он не упускал случая, чтобы с особым удовольствием заклеймить собрата по греху.

К великому счастью Генриха Поля, его жена в настоящее время гостила в Берлине у папы и должна была вернуться только к концу июня. При встрече ее на вокзале от него требовалось одно — твердо стоять на ногах и, по возможности, не морщиться.

— Значит, у вас ни к кому нет претензий? — спросил полицейский.

— Ну конечно же ни к кому, — ответил Поль и отвернулся к стене.

Полицейский взял под козырек и удалился, а пострадавший, скрипнув зубами, принялся обдумывать план возмездия.

* * *

Через десять дней Генрих Поль выписался из клиники. Его ступни уже не болели, но все еще нуждались в мазях и повязках, страшно зудели, а дома еще и неприятно пахли. Тем не менее прохлаждаться далее в палате бок о бок с покрытыми струпьями и коростами «прокаженными» он не мог. Не потому, что брезговал, хотя и не без этого тоже, но по двум гораздо более серьезным причинам. Во-первых, дня через три-четыре возвращалась его жена, а во-вторых, назавтра намечался приезд в Дрезден его главного столичного шефа доктора Геббельса, и Полю, кровь из носу, нужно было присутствовать на официальной церемонии.

Купив новые сапоги на два размера больше предыдущих, он приковылял на службу. Немногочисленные сотрудники его подотдела были осведомлены, что их шеф ошпарил ноги, опрокинув на них кофейник с кипятком. Ничего удивительного, с кем не бывает, когда жена в отлучке. Они порывались навестить его в больнице, но он категорически запретил по телефону.

На другой день, морщась от донимавшего его зуда, Поль в числе многих ожидал у парадного подъезда на Гётештрассе. Йозеф Геббельс приехал в Дрезден по случаю открытия очередного Дома Литераторов — филиала Имперской Палаты Литературы при недавно созданном министерстве культуры и пропаганды. Приехав прямо с вокзала и сопровождаемый многочисленной свитой министерских чиновников, газетчиков, деятелей местного партаппарата во главе с гауляйтером, а также десятком мужчин в мундирах и аксельбантах и несколькими женщинами в длинных темных платьях, прихрамывающей походкой он медленно обходил прохладный вестибюль Дома, осматривая его обновленный, еще пахнувший сырой штукатуркой интерьер. Растения в кадках вдоль стен; ковровая дорожка, ведущая на широкую центральную лестницу; светильники из кованого железа, дающие красноватое факельное освещение. Вверху на стене слева — в строгих рамах портреты классиков германской литературы, справа — современные писатели. И те и другие тщательно отфильтрованы очистительным пламенем костров, вспыхнувших 10 мая прошлого года на университетских площадях и выжегших из немецкой писательской среды всякую скверну, после чего германская литература стала походить на обожженного паяльной лампой, ошпаренного кипятком и выскобленного острым ножом поросенка. Розовенького, но мертвого.