Читать книгу "Зеленая - Джэй Лейк"

После того как все было готово, мои сладости выглядели такими же образцовыми, как и те, что готовила госпожа Тирей. Она оглядела мою работу, принюхиваясь и легко касаясь пирожных длинной деревянной ложкой.

— Девочка, — сказала она наконец, криво усмехнувшись, — ты поработала на славу. Неплохо, очень неплохо. Ты не посрамила Гранатовый двор.

Значит, я олицетворяю Гранатовый двор?! Ее похвала так ошеломила меня, что я молчала. Только кивнула и робко улыбнулась.

В тот день мне пришлось учиться управлять целой сворой гончих. Потом я ткала на станке коврик, упражнялась в каллиграфии, изучала восточный шрифт, принятый в Шафранной Башне, и делала все, что от меня требовалось. Как ни странно, Танцовщица в тот день не пришла. Потом я поняла: Танцовщица никогда не приходила, если Управляющий был дома. И все же я скучала по ней, хотя и злилась на себя за то, что скучаю.

В тот день мы ничего не узнали о результатах состязания. Не узнали и на следующий день, хотя Танцовщица вернулась. Она стала учить меня новому ритуальному танцу, который зародился на далеких островах в Солнечном море. Главной особенностью этого танца были многочисленные выпады и удары ногами. В танце участвовали двое; они по очереди нападали друг на друга и оборонялись. После нападения Танцовщицы я много раз валилась на соломенные маты и набила шишек больше, чем во время наших ночных вылазок. Естественно, госпожа Тирей и внимания не обращала на мои синяки и ушибы, как, впрочем, и на те, что наносила мне сама.

Танцовщица мстила мне? А может, она тем самым пыталась что-то мне сообщить? Я долго думала, что же она хочет мне передать, но потом мне надоело мучиться догадками. Я не стану потакать ей! Я могу доказать свою независимость и по-другому. Буду состязаться с девочками, живущими на других дворах, и над всеми одержу победу.

На следующий день, едва выйдя из спальни, я получила сильную пощечину от госпожи Тирей.

— Снимай рубашку! — потребовала она, хлопая себя трубкой с песком по бедру.

Всего два дня назад мы так дружно работали на кухне — и вот все ее дружелюбие пропало, растворилось в злорадной ненависти, которая никогда не оставляла ее. Госпожа Тирей била меня, пока не запыхалась; покосившись на нее, я увидела, что она чуть не плачет.

— Из-за твоих дурацких пирожных тебе чуть не отрезали язык! Управляющий хотел продать тебя! — зарычала на меня госпожа Тирей. От нее сильно пахло вином — и страхом. — Только глупый щеголь Федеро заступился за тебя и спас тебя!

Я сразу же поняла: спасая меня, Федеро спас и ее.

Говорить было не о чем, спрашивать нечего. Я крепко схватилась за перила; ноги подо мной задрожали. Госпожа Тирей поняла, что молчание — моя единственная броня.

Закончив меня бить, она отошла от меня, но тут же наклонилась и схватила меня за плечо так крепко, что остались синяки.

— Одной родственнице Управляющего стало плохо от твоего миндаля. Губы обметало, она задыхалась. Сначала решили, что ее отравили, но потом ее служанка призналась, что госпоже всегда делается плохо от определенных орехов. Федеро сказал, что ты не могла этого знать, и унял гнев Управляющего. Тебе крупно повезло, девочка!

После того как госпожа Тирей ушла, я медленно подобрала с пола сорочку и надела ее через голову. С чего слугам Управляющего кажется, что мне крупно повезло? Повезло им — они по-прежнему могут бить и унижать меня! Ведь не их лишили родителей, увезли из родного дома и безжалостно ломают!

Позже в тот день, во время молчаливого занятия с Танцовщицей, я протянула ей черный лоскут. Она ничего не сказала, не подала мне никакого знака, но я видела, что она поняла. Мышцы у меня ныли, ноги дрожали. И все же я решила держаться.

В ту ночь я лежала в постели, ожидая, пока госпожа Тирей заснет, и представляла, как задушу ее подушкой или впихну в горло стрелу, обмотанную шелком. Пусть вопит сколько влезет и раскрошит все зубы о металлический наконечник! Злобные мысли согревали меня, но я понимала, что ничего подобного не сделаю. Танцовщица была права, когда велела мне ждать и копить силы. Силы мне еще понадобятся!

Наконец я встала и распорола швы на подушке. Мой черный наряд лежал на месте; от него пахло древесной корой и застарелым потом. Я достала свой наряд и переоделась прямо в спальне, не боясь, что меня схватят. Когда я вышла на галерею, госпожа Тирей застонала и заворочалась в кровати.

Застыв на месте, я смотрела на двор, окутанный туманом. Вот скрипнула кровать; потом я услышала знакомый звук струи, льющейся в ночной горшок. Я стояла совершенно неподвижно и старалась не дышать.

Застонав и закряхтев, госпожа Тирей снова легла. В последний раз пожалев о том, что не могу сейчас закрыть ей лицо подушкой, я перемахнула через перила галереи и приземлилась во дворе. Спускаться по скрипучей лестнице было рискованно.

Однако я недооценила силы утренней порки. Мои отбитые мышцы меня подвели. Упала я неудачно и, тяжело дыша, растянулась на булыжниках. Через миг надо мной нависла Танцовщица; ее маленькие округлые ушки четко выделялись на тусклом серебристом фоне ночного неба.

Она протянула мне руку. Я оттолкнула ее, потому что еще злилась и на нее, и на госпожу Тирей, и на всех. Больше всего я злилась на себя, но не хотела задумываться об этом.

Я встала; меня шатало. Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Во-первых, — прошептала я, — покажи, как ты сбросила меня со стены в тот, последний раз. Когда я научусь уклоняться, ты научишь меня спускаться со стены и возьмешь меня с собой в город!

— Не смей мне приказывать! — Голос у нее был тихим и хладнокровным, но хвост застыл почти в вертикальном положении.

— Мне тоже надоело слушать чьи-то приказы! — Эти слова удивили меня саму. — Я останусь здесь, потому что сама так хочу. Я превзойду всех наставниц в их искусствах, одержу победу над девочками с других дворов и, наконец, одержу победу над самим Управляющим. А потом, когда пойму, что готова, я уйду отсюда.

Ответом мне послужило ее молчание. Хвост ее уже не стоял вертикально, но слегка подрагивал.

— А ты… — Несмотря на темноту, я почувствовала, как краснею. Наверное, лицо у меня горело, как маяк. — Ты научишь меня тому, что мне надо знать, чтобы самой выбирать свой путь? — Я молча вглядывалась в нее. — Ну, пожалуйста!

Она хмыкнула; кончик хвоста загнулся кверху. Потом она снова протянула руку. Я взяла ее и сжала, как будто просила разрешения притянуть ее к себе.

— Давай-ка поучимся уклоняться от ударов и падать. — Она подвела меня к лошадиному загону, и мы стали учиться падать.

После этого все пошло по-другому. Госпожа Тирей по-прежнему злилась на меня, но вместе с тем как будто чего-то боялась. После кулинарного состязания в наших отношениях наметился надлом. Тогда я словно выиграла очко — и почти выиграла всю партию.

Я не возомнила о себе, но осмелела. Охотнее и чаще спрашивала позволения говорить. Мои вопросы стали острее; я словно бросала наставницам вызов. Я старалась думать на несколько ходов вперед. Пища предназначена для еды, но может быть также оружием, демонстрацией, состязанием, угрозой и вызовом. Собаки — слуги, но вместе с тем, как ни странно, и хозяева; их неглубокий, но острый ум способен воспринимать мир через непрочную призму запахов и стайный инстинкт; если их слушать, они могут рассказать о своих чувствах. Язык одежды, складок и узоров оказался сложным и запутанным, как любой логический дискурс о Великих Меннах или владыках Шафранной Башни.