Читать книгу "Тайная алхимия - Эмма Дарвин"

Иногда я чувствую внутри ноющую боль, не совсем связанную с Адамом. Есть вещи, которые находятся вне пределов досягаемости: они живут во мне, но у меня нет надежды к ним прикоснуться.

Однако существуют способы приглушить боль старых ран, как и боль новых: один из этих способов — человеческая компания, а другие — сон, работа и алкоголь.

Сейчас уже слишком поздно, чтобы обзвонить моих английских друзей и заполнить несколько вечеров перед отъездом.

Помню, как я научилась приглушать боль во время первого семестра в университете. Мне приходилось это делать, иначе я сошла бы с ума, потому что старая рана, к которой, казалось, я уже привыкла и надеялась, что она затянется, поскольку я оставила дом, внезапно вновь открылась, кровоточа, как никогда, и стала воистину свежей раной.

Я закопалась в библиотеки, в архивы и пабы, в научные общества и клубы дебатов, все глубже и глубже погружаясь в науку, изводя библиотекарей, ища ссылки, борясь с фразами, набрасываясь на новые идеи, ища зацепки и всегда понимая, что это лучший способ не вспоминать о Чантри, не знать, где Марк, не гадать о том, что он делает… о чем он думает… к чему прикасается… Улыбается он, или хмурится, или просто полностью сосредоточен на чем-то, тихонько насвистывая сквозь зубы.

Елизавета — Первый год царствования короля Эдуарда IV

Стояли холодные недели после Сретения, когда я услышала о гибели Джона во второй битве при Сент-Олбансе. Как будто исполнилось дурное пророчество, которого давно страшились, но в которое невозможно было поверить. Король Генрих был спасен от мятежников-йоркистов, но герцог Уорик отступил со значительной частью своей армии. Теперь, без сомнения, будут новые битвы.

А Джон был мертв.

Несколько часов живот мой сжимался от шока, а потом старый ужас превратился в знобящий страх: что теперь может приключиться с мальчиками и со мной?

День и ночь я не могла уснуть, могла лишь прилечь на постель. Горе было как болезнь, овладевшая моим телом. Я никогда не надеялась, что полюблю Джона, будто леди в прекрасном рыцарском романе или в балладе, пропетой менестрелем. Такой любви не было и в помине. Но мы хорошо трудились в Астли, нам было хорошо вместе, и он мне нравился как друг и как брат. Мысль о том, что я никогда больше не узнаю его твердости, его восхищения мальчиками, удовольствия, которое доставляло мне его тело…

А потом, на третий день после получения вести о смерти Джона, я встала и привела все в Астли в надлежащий порядок. Я решила, что отправлюсь домой, в Графтон.

В дороге мы не испытали никаких трудностей. Даже когда мы добрались до Графтона, у меня было мало досуга — если это можно так назвать, — чтобы горевать о муже. Времена были насквозь пропитаны страхом того, что происходит в Восточной стране, в Валлийской марке,[36]на севере, страхом того, что может стрястись здесь.

Ричард, герцог Йорк, был убит, но его сын Эдуард, наставником и товарищем которого был Уорик, тот мальчик, о котором упоминал Джон, теперь стал взрослым и провозглашен королем в своем дворце. О большем было трудно узнать.

Графтон стоял на лондонской дороге, но доходившие до нас ненароком новости слегка сбивали с толку. Ножовщик, шедший из Оксфорда, останавливался, чтобы рассказать, будто он слышал, как королева Маргарита снова взяла Лондон. Цену, которую он должен был платить за сталь, подняли, а цена, которую он мог бы выручить за свой товар, упала из-за этого события. Назавтра у нашего очага грела свои белые руки настоятельница, совершавшая паломничество в Волсингам, говоря при этом: нет, ворота Лондона заперли, чтобы не пустить туда армию короля Генриха, а король Эдуард коронован внутри города.

В Ковентри я слышала, как воин из Корнуолла и Камбрии говорил на своем странном валлийском языке. Теперь же в пивнушках Нортхемптона можно было увидеть людей из Кента и темнолицых ветеранов гарнизона Кале. И, судя по рассказам, самой большой бедой, которую принесла королева Маргарита, была ее шотландская армия, умиравшая с голоду и мародерствовавшая, поскольку королева не могла ей платить. Шотландцы грабили амбары и коровники и хватали женщин везде, где проходили.

И были новые сражения. А потом пришли вести о битве при Тоутоне.

Даже по первым донесениям было ясно, что там произошло кровопролитие, какого не случалось ни в одной из прежних битв. Мой отец, по слухам, бежал на север с королем и королевой, а Энтони почти наверняка мертв.

Горе моей матери из-за потери старшего сына не уменьшалось из-за того, что она скорбела молча, да и вести были не очень надежными. Горе, обрушившееся на меня вскоре после потери мужа, оказалось так тяжело, оно было сильнее, чем могло вынести мое бренное тело. И все-таки мы не были уверены до конца. Возможно, это ложное известие, говорила я себе, но, если оно и впрямь ложное, разве истинное не явилось бы к этому времени?

Прошла неделя, и гонец от моего отца принес новое известие: они с Энтони оба в безопасности, в Йорке, а король с королевой бежали к шотландскому королю.

Энтони жив, и наша радость по этому поводу чувствовалась еще острее, ибо мы считали его погибшим. Но если бы мы узнали, что мой отец отправился к Эдуарду Йоркскому, встав на колени в знак того, что сдается, а потом в знак того, что признает Эдуарда своим сеньором, и Энтони сделал то же самое вместе с ним, если бы мы узнали обо всем этом не от одного из наших людей, я бы не поверила.

Новости эти больше всего взволновали мою мать.

— Mon Dieu! Не могу считать это правильным. Служение твоего отца королю пошло прахом? Мы просто должны подчиниться… подчиниться пирату Эдуарду, который думает, что раз он победил королевскую армию, то может вести себя так, будто его избрало королевство? Все, ради чего мы трудились, исчезло как дым! Если мы не останемся верными Ланкастерам, кто же тогда будет им верен? И что сказал бы великий герцог Джон? Генрих был для него как сын, потому что… потому что он хотел своего собственного… И ma pauvre[37]Маргарита! Как они там сейчас, скрываясь на севере?

— Но, мадам, если мой отец думает, что нет никакой надежды заключить мир другими способами, разве он может поступить иначе? И это не просто пиратство. У Эдуарда Йоркского веские причины предъявить права по праву крови. Мой благородный отец поступил так не с легким сердцем, можете не сомневаться.

— Может, это и правда, — сказала матушка, — но я все равно стою на том, что он не должен был так поступать.

Снаружи, во дворе, вопили дети. Жестокий холод, сковывавший нас всю Страстную и Пасхальную недели, ослабел, выглянуло солнце.

— Но… — начала было я, как вдруг на лестнице раздался топот и в зал вбежал Дикон.