Читать книгу "Рыбалка в море демонов - Майкл Ши"

– Ее нельзя переделать и она не проживет долго. Либо ее сожрет дабулон, либо Хурдок, хозяин этого огорода, посадит ее опять.

Женщина произнесла:

– Путешественники. – Воздух обжег ей легкие, это чувствовалось по тому, как трудно она говорила. Она сделала глубокий вдох и продолжала: – Вы и в самом деле люди, или только кажетесь людьми? Не рабы? Плывете по собственной воле?

– Да, несчастная, – ответил я.

– Освободите меня! – закричала она. По сверкающей короне нервов и кровеносных сосудов, окружавших ее, пробежала дрожь, когда она повторила свой призыв: – Освободите меня!

Пират негромко сказал:

– Тебе уже нельзя вернуть прежний вид. Судя по тому, как твое тело срослось с кораллом, ты провела в рабстве долгие, долгие века.

– Мне ли не знать этого? – ответила женщина, улыбнулась, и слеза скользнула по ее виску. – Что нового наверху, путешественники?

Пират чуть слышно фыркнул.

– Что именно ты хотела бы знать, госпожа? – спросил я. Коралл продолжал медленно вращаться на воде, и вскоре мы снова оказались с ней лицом к лицу. Она, по-прежнему улыбаясь и плача, продолжала:

– Только одно хотела бы я знать, о худосочный чужеземец: правит ли еще Радак в Бидна-Метон? Все так же ли пропадают бесследно люди в темных подвалах, где он проводит свои тайные эксперименты?

– Радак, – повторил я за ней. Решетка ее нервов содрогнулась, словно звук ненавистного имени рикошетом ударился о нее. – Это имя, о прекраснейшая раба, давно стало пословицей. «Домом Радака» называют люди трактиры и постоялые дворы, пользующиеся дурной репутацией. Названия Бидна-Метон я никогда не слышал.

– Такой великий город… – пробормотала она. – А что стало с народом Агона, матери флотов, в столице которого мой отец был судовым маклером? Взошла ли вторая луна, которую предвещал пожар в небе?

– Несчастная, я не знаю земли под названием Агон. Есть такой океан, он лежит между континентами Колодрия и Люлюмия. Что до луны, прекрасная леди, то она по-прежнему одна, как и всегда, насколько мне известно.

– Моего мира больше нет, тощий путешественник. Так освободи же меня. Освободи!

Я хотел было заговорить, но тут Гильдмирт коснулся моей руки и глазами указал на один из наших гарпунов.

Это был короткий бросок – никогда в жизни не целился я тщательнее. Дождавшись, пока очередная волна подняла ее и повернула лицом от нас, я начал: «Дорогая госпожа…» – чтобы отвлечь ее внимание от предстоящего броска.

Я послал копье с большой оттяжкой, почти параллельно волнам, и оно вошло ей в левое подреберье, между третьим и четвертым ребрами, даже не оцарапав кость. Глаза женщины закатились, корона нервов пришла в движение, но умерла она не сразу. Ее рука поднялась и стала ласкать рукоятку гарпуна, и, только когда наша лодка поравнялась с ней и я, склонившись, вытащил гарпун, жизнь оставила ее.

Мы шли под наполовину спущенным парусом. Точнее, не шли, а умеренно сопротивлялись течению, которое толкало нас к показавшемуся впереди архипелагу. Но, не дойдя полумили до берега крупнейшего из пятерки островов, лодка словно зависла в воде, не сдвинувшись больше ни на шаг. Склонный к созерцанию человек – а именно такое впечатление производил в тот момент Гильдмирт – наверняка нашел бы немало поводов к размышлению в открывшейся нашему взору картине. Розетка из пяти островов, покрытая плотным ковром непрестанно шевелящейся зелени, воздух над которой являл собою сплошное кипение парящих и порхающих крылатых тварей, была окружена многочисленными рифами и цепями отвесных утесов; эти менее значительные отроги затонувших гор тоже кишели жизнью. Волны – как ни странно, они всегда приходили с разных сторон и через абсолютно непредсказуемые промежутки времени – с неизменной яростью бросались на скалы и разбивались, окружая зелень острова белым палисадом пены. Самые мощные буруны возникали над полумесяцем необычайно темной воды, который огибал острова по правую руку от нас. Его изгиб в точности повторял периметр архипелага, и каждый раз, когда поверхность туманной полосы вспучивалась и закипала, волнуемая невидимыми глубинными столкновениями, от нее в разные стороны расходились два вала, один из которых всегда устремлялся к островам, где взрывался брызгами пены.

– Полагаю, – прервал молчание наш проводник, – вы уже догадались, что это такое?

– Щель, – ответил Барнар негромко.

Гильдмирт, горько улыбаясь, кивнул.

– Большая Черная Щель. Обитающие здесь демоны стерегут ее в десять раз строже и атакуют в десять раз отчаяннее, чем те честолюбивые безумцы, которые пытаются прорваться сюда сквозь границу наземного мира.

– Потому что за ней, – пробормотал Барнар, – лежит третичный мир. Все глубже и глубже. Все больше и больше силы. Все страшнее зло.

И снова Гильдмирт кивнул.

– И так далее, до каких пор? Как, по-вашему, выглядит карта этого кошмарного мира? Такое впечатление, что в основании его лежит зло, которому нет названия. Неужели оно-то и есть желток яйца вселенной? А мы, люди, всего лишь запоздалый всход этого изначального зерна тьмы и ужаса? Его самое позднее, самое недолговечное, но одновременно и самое светлое и возвышенное порождение?

На его безрадостную, сверкнувшую, точно лезвие меча, усмешку я ответил улыбкой.

– Продолжай, загадай нам все загадки, которые у тебя накопились, и скажи, что ты сам обо всем этом думаешь.

Гильдмирт поднялся и подошел к правому борту, куда в начале нашего путешествия он спрятал огромный меч. Теперь он достал его, сел на одну из скамей, положил клинок себе на колени, развернул и почти ласкающим движением пробежал пальцами по его лезвию.

– Как вы могли догадаться, я придерживаюсь другой точки зрения, хотя и не могу похвастаться, что за триста лет непосредственного контакта с этой средой добыл неоспоримые доказательства. В сущности, моя теория столь же умозрительна, как и ваша. Знаете ли вы, как долго обитает на земле человек? Ни в одном языке мира нет слова для обозначения той вереницы столетии, что люди пашут землю и бороздят океаны, строят и разрушают города, сражаются и убивают, ищут, обретают и теряют вновь. За прошедшую вечность человечество овладело и затем снова утратило власть над мощнейшими силами, о которых мы не можем и мечтать. Человек проживал целые эпохи, ссыпая в житницу своего опыта запасы невиданных сокровищ, творя чудеса, и каждый раз низвергался во прах, погребая все свои труды под грудой собственных костей, а потом опять возрождался и начинал все с начала. И так происходило несчетное число раз.

Душа, дух – они не умирают. Яростное, неугасимое пламя продолжает гореть в веках. Великое Зло и Великое Добро дают равно нерастворимый осадок. Вот почему я придерживаюсь другой точки зрения. Не демоны наши предки, а мы – их. Вся алчность и похоть, все немыслимое богатство накопленных здесь кошмаров – не источник наших пороков, но их продолжение, точнее, они и есть сами человеческие грехи, доведенные до состояния предельного и устрашающего совершенства. Представьте себе человечество в виде огромной туши, поджаривающейся на вертеле над костром собственной нескончаемой жестокости, и тогда вам станет ясно, что все обитатели здешнего мира, равно как и всех остальных, более глубоких, есть не что иное, как капли жира, вытапливаемые из тела страждущего гиганта.