Читать книгу "Ангелы не плачут - Анна Климова"

Открыв первую страницу, она не могла удержаться от улыбки. Это был меткий шарж на Маргариту Ивановну. Ее острый вздернутый нос, казалось, был еще острее и выше, высокий белый чепчик походил на феодальный замок, а она сама куда-то бежала с копьем наперевес. Следующий шарж изображал Белоусова. Мягкие, добрые глаза составляли контраст с несколько угрюмой внешностью начальника. Потом был шарж на Оксанку. Ее Степан изобразил в виде обольстительной полузмеи-полуженщины. Взгляд ее был пронзителен и строг.

Среди множества легко угадываемых персонажей она не нашла только себя.

— А где же я? — с притворной обидчивостью спросила Галя.

— Вас я не нарисовал.

— Почему?

— А вы хотите?

— Еще бы.

— Ну, ладно. Тогда не жалуйтесь, — вздохнул он и выудил из кармана карандаш.

— Ты где-то учился рисовать, Степа?

— В школе. У нас был хороший учитель, — ответил он, делая в тетради набросок.

— Думаешь где-то учиться?

— Конечно. На заочный по любому поступлю. Компьютер освою. Раньше как-то не думал. А теперь, когда беру книги в библиотеке, удивляюсь, как это я их в школе не читал.

— А что ты читаешь?

— Все подряд! Толстого, Сенкевича, Цвейга, Лондона, Гюго, Моэма, Скотта. Даже иногда кажется, что суток мало, так хочется читать. Прочитал недавно Брэдбери «Вино из одуванчиков», и самому захотелось надеть теннисные туфли и помчаться через поля и рощи домой. И вина этого захотелось. Из одуванчиков. Потому что в нем прячется солнце.

— Знаешь, я тоже, когда прочла эту книгу, закатила скандал бабушке, чтобы она сделала такое вино, — с улыбкой подхватила Галя. — Господи, как я плакала, ты не представляешь. Она, естественно, не выдержала и пошла вместе со мной собирать головки одуванчиков. Мы собрали их несколько мешков, замочили, засыпали сахаром и стали ждать. Ни она, ни уж тем более я даже не представляли, как делать это вино. Просто следовали своей интуиции. Короче, получилась у нас жидкость с пузырьками. Мы ее разлили по банкам и поставили в чулан. Я каждый день лазила туда и смотрела, не зажжется ли в банках солнечный свет. Но жидкость была темной. Через какое-то время все банки взорвались.

— Взорвались? — засмеявшись, переспросил Степан.

— С грохотом! — подтвердила Галя. — Причем ночью, когда мы спали. Вся эта жижа залила чулан и потекла к соседям. Что было потом, вспомнить страшно! Бабушка переругалась с соседями, а мне пришлось убирать из чулана остатки вина. Но оставалась одна маленькая бутылочка, в которую мы слили то, что не влезло в банки. Эту бутылочку я спрятала в своей комнате и забыла про нее. И вот на Новый год я вспомнила о ней и торжественно преподнесла к праздничному столу. Все, конечно, смеялись, когда бабушка рассказывала историю этого вина. А попробовать никто не решался. Тогда продегустировать наш продукт согласилась одна бабушкина приятельница. Ты бы видел ее лицо, когда она выпила рюмочку.

— Что, так противно?

— Нет! Она сказала, что ничего вкуснее не пила! Мы все так распробовали то вино, что через пять минут от него ничего не осталось.

— А на что похож его вкус? — с задорным волнением в глазах спросил Степан.

— На лето, — с внутренней, ушедшей в себя улыбкой ответила Галя. — На луг в солнечный день. На… на росу, которая собирается в лепестках цветов. Я не знаю, но помню этот вкус до сих пор.

— Я бы хотел прочесть еще что-нибудь из книг Брэдбери, — мечтательно сказал Степан. — Только вот в библиотеке ничего больше нет.

— А ты приезжай ко мне домой. У меня много книг. И Брэдбери, и Герберт Уэллс, и Форсайт. Приедешь? Адрес я дам. А потом я приеду к тебе. Если не возражаешь.

Степан не возражал.

Все получилось так естественно, без какой-либо неловкости, что Галя даже не подумала о том, что только что сама пригласила в гости мужчину. Она не волновалась, не задумывалась ни о чем. Степан странным образом развеял ее гнетущие мысли. И на сердце ее стало также легко и радостно, как после той маленькой рюмочки одуванчикового вина, сделанного по рецепту американского писателя и попробованного в детстве. Он и сам походил на это вино. Степан был таким же лучистым, свежим, мягким, спокойным, как летний день в самом начале июня, когда ток жизни в природе ощущается сильнее всего. Такому дню хочется раскрыть навстречу руки, почувствовать на лице ласку ветерка, услышать журчащий голос ручья в траве…

Она взглянула на него и улыбнулась.

— Ну, как, готов мой шарж?

Он покраснел и закрыл тетрадь.

— Может, в следующий раз…

— Ну уж нет! Раз обещал, показывай.

Степан протянул ей тетрадь.

Она раскрыла на нужной странице и прыснула в кулак.

Шарж действительно изображал ее. Галя узнала себя в виде шаловливого ангела. На голове ангела вместо нимба был венок из одуванчиков. Черты лица чуть мягче, с детской пухлостью. Ангел потешно подпирал рукой щеку.

— Какая прелесть! — восхитилась она.

— Тебе точно нравится? — не поверил он.

— Еще как! Никогда в жизни не получала подарка приятнее. Покажу дома бабушке. Вот она обхохочется! — предположила Галя, совершенно забыв, что бабушка не разговаривала с ней уже несколько дней. — Так ты придешь к нам? Скажем, в эти выходные, ладно?

— Обязательно, — кивнул Степан с энтузиазмом.

Он поехал. Поехал без чьей-либо посторонней помощи. Страх перед ходьбой на протезе давно прошел, но культи все равно ныли. Впрочем, на это Степан почти не обращал внимания. Он ехал в гости к Гале. Ехал через весь город, в котором он еще ни разу не был.

От Бурденко Степан доехал до станции метро «Парк культуры», спустился на Сокольническую линию. Народ в метро хмуро взирал на неподвижные пальцы протеза его левой руки. Но это любопытство не смущало Степана. Он просто ехал в гости к самой замечательной девушке, которую он только знал. Безмозглая Леночка, фанатевшая теперь по Рикки Мартину и Земфире, никак не могла сравниться с этой девушкой. Степан мысленно повторял: «Га-ля, Га-ля», и два слога ее имени складывались в странную музыку, приятно звучавшую под аккомпанемент завывания и постукивания вагонов подземки.

Так как надо было доехать до конечной станции «Улица Подбельского», он, чтобы никому не мешать, примостился в уголке, вглядываясь в свое призрачное отражение в окне вагона. И тут же возник тревожный вопрос: «Почему я? Может, пожалела увечного?» Что такого она нашла в этой лысой голове, в этих чуть оттопыренных ушах, в этом подбородке и в этих глазах? А может, дело вовсе не в этом? Просто ей захотелось пообщаться с интересным человеком. Почему нет?»

«Я интересный человек, — сказал он себе и улыбнулся призрачному Степану в окне. — Я просто интересный человек. И она интересный человек. Мы такие интересные люди».