Читать книгу "1942. Реквием по заградотряду - Александр Золотько"

– Я помню, – оборвал Евгений Афанасьевич Орлова. – Я – помню. Но…

Зазвонил телефон на его столе.

Корелин посмотрел на аппарат, потом – в лицо Орлову.

– Это тебя, – подмигнул Орлов. – В гости зовут. И пока ты еще более-менее четко соображаешь, запомни – от бакена строго на восток. Тридцать четыре минуты от названного времени. Тридцать четыре минуты плюс пять с половиной. Потом – строго на восток, не сворачивая и не мешкая. Строго на восток, пока не упрешься. Запомнишь?

– Что это значит?

– Когда нужно будет – ты вспомнишь. И поймешь, – Орлов вновь подмигнул. – У тебя ведь абсолютная память, если ничего не изменилось. Не изменилось?

– Нет, – ответил Корелин и посмотрел на телефон.

Тот продолжал звонить.

6 августа 1942 года, в полосе Юго-Восточного фронта

Палец на спусковом крючке пистолета словно свело судорогой. Севка и не хотел вроде убивать Чалого прямо сейчас. Точно – не хотел. Нужно же было выяснить, чего это новый «попаданец» оказался в прошлом и что именно ему нужно от Севки.

Ведь нужно, ведь не просто так он вышел к этой самой балке так вовремя. Что-то хотел или он, или тот, кто его послал…

Все это Севка понимал и очень хотел узнать правду, но палец его правой руки – указательный палец – имел по этому поводу свое собственное мнение. Спуск был не особо тугой, Севка чувствовал, как выбираются пальцем доли миллиметров слабины, чувствовал, что холостой ход у пистолета совсем крохотный, и в любое мгновение может грохнуть выстрел, отправляя как бы капитана ВВС РККА на тот свет.

Чувствовал и даже пытался остановить палец, но тот… Тот продолжал жать на спусковой крючок.

– Севка… Ты это… – быстро пробормотал Чалый. – Не делай глупостей… Не нужно, потом пожалеешь…

– Наверное… – протянул Севка. – Пожалею…

– Так это…

Грохнуло оглушительно, уши заложило, гильза, блеснув на солнце, отлетела в сторону. Во рту стало кисло от сгоревшего пороха.

Еще выстрел. И еще. И еще четыре раза.

Гильзы одна за другой отправились в недолгий полет.

Щелчок.

Севка удивленно посмотрел на пистолет в своей руке, словно ожидая какой-то каверзы. Восемь патронов в магазине должно быть, а выстрелов было только семь. Может, пистолет решил затаиться, прихомячить последний патрон… В сговоре пистолет с указательным пальцем, и стоит только на мгновение ослабить бдительность, как палец быстренько нажмет на спуск, а пистолет выплюнет утаенную пулю и пристрелит-таки бывшего подполковника ВВС.

Севка отбросил пистолет, с размаху сел на землю, ударившись копчиком о какой-то корешок.

Сжал виски ладонями.

Это называется истерика, Всеволод Александрович. Истерика. Как-то ты за последние дни совсем разболтался, Всеволод Александрович. А был ведь такой крутой орденоносец!

Как ты в Ростове вывел в расход одного товарища, работавшего на немцев. Допросил энергично, не обращая внимания на стоны, кровь и тому подобную ерунду, и пристрелил.

…Наполненные ужасом глаза, трясущиеся руки; кровь и слюна, стекающие по подбородку.

– Слышь, лейтенант, не нужно… я ведь все сказал… я могу работать против немцев… я еще много знаю… я…

– Извини, мне некогда с тобой возиться.

Выстрел.

И ничего не щелкнуло ни в голове, ни в душе. Работа. Только работа. Приказано допросить и ликвидировать. Приказ выполнен.

И в Донбассе не сдрейфил, перестреливался с парнями из абвера – с тремя парнями, – пока Костя не обошел их с фланга и не убил. Ведь не сдрейфил, правда? А пули свистели над самой головой. Одна даже портупею задела на плече.

Костя поднялся из-за невысокого кирпичного заборчика, держа револьвер в вытянутой руке, все еще фиксируя тела немцев. Двое были мертвы, один умирал, бормоча что-то. Пахло сгоревшим порохом, кровью, кажется, пахло, и тянуло гарью – немцы успели сжечь бумаги.

– А можно было быстрее? Я прям истосковался весь…

– А я думал, что тебе и без меня было нескучно… – ответил Костя и пошел разбираться с комендантским патрулем, прибежавшим, наконец, на выстрелы.

А тут?

Трудно было, что ли?

– А я и говорю – козел… – Чалый сглотнул с трудом, отполз на спине от Севки и прислонился к склону балки. – Етить твою…

– У меня еще наган есть, имей в виду… – напомнил Севка, похлопав ладонью по расстегнутой кобуре. – Семь пуль… И я не промажу…

Севка посмотрел на свою правую руку – так и есть, между указательным и большим пальцами кожа была содрана, и сочилась кровь.

Вот по этой причине Севка и не любил «ТТ». У Севки глубокий хват, а у «Тульского-Токарева» ствольная коробка посажена низко, при движении назад закусывает кожу и срывает.

Раз или два на первых стрелковых занятиях проклятая машинка вырывала куски кожи. И Севке посоветовали «ТТ» не пользоваться. Наган в этом смысле был куда вежливее и, подсказали Севке, не разбрасывал гильзы куда попало.

А потом пошли слухи, что немцы разработали к нагану хитрую насадку, глушащую звук выстрела, Севке даже пообещали такую достать, но потом все завертелось, командировки за командировками…

Руку ободрал, но пальцы не дрожали. Хотя внутри организма все колотилось и даже хлюпало.

– Сидеть, – приказал Севка, увидев, что Чалый собирается встать.

Револьвер уже был в руке у Севки и смотрел в лоб капитану. А курок щелкнул в предвкушении выстрела.

– Ловко, – оценил Чалый. – Ты бы его снял с боевого взвода, что ли… А то ведь…

– А ты не дергайся… Сиди спокойно и отвечай на вопросы… Можешь?

Над балкой один за другим проскочили несколько самолетов – немцы и наши, не поднимая головы, определил Севка. Кто-то за кем-то гнался, пока еще не стреляя.

– Могу. Только я на время буду поглядывать, если ты не возражаешь… – Чалый поднял левую руку, демонстрируя массивные часы на кожаном ремне. – Мне очень важно знать, сколько время…

– Смотри, – разрешил Севка. – Сколько у нас есть времени на беседу?

– По первоначальному варианту – около часа. Но после канонады, которую ты устроил… Может, уже сейчас сюда бегут или даже скачут казаки… Лучше особо не затягивать.

– Тогда – быстро. Год рождения?

– Эк ты… Сразу быка за рога…

Ствол револьвера качнулся.

– Да ладно тебе, ладно… – Чалый пытался улыбаться, но глаза смотрели напряженно. – Чалый Александр Федорович, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения… Из Харькова, между прочим. Твой земляк…