Читать книгу "Вдовы по четвергам - Клаудиа Пиньейро"

Прошло много лет, и Уровичи стали играть важную роль в жизни поселка — каждый мог сослаться на них как на своих друзей-евреев. Кроме того, Мартин женился на Лале Монтес Авиле, девушке, которая всю жизнь прожила в поселке, из католической семьи, настолько католической, что многие знакомые, узнав, что она выходит за Уровича, вместо поздравлений приносили ее родителям свои соболезнования.

— Не отговаривайте ее, будет еще хуже.

— Если вы дадите ей поступить по-своему, то через пару месяцев они разведутся, и вы со смехом будете вспоминать эту историю.

— Отправьте дочь учиться в Соединенные Штаты.

— Хорошенько поколотите ее.

Но Лала и Мартин поженились, и больше никто ничего не говорил, по крайней мере вслух.

В тот вечер, когда мы завершали оформление сделки с семьей Феррере, я сразу поняла, что все закончится плохо. Я рассталась с ними в здешнем клубе — они выглядели очень довольными, хотели чего-нибудь выпить и еще немного подышать воздухом Лос-Альтоса, того места, в котором решили поселиться. Сама я тоже была довольна и пошла домой, мысленно подсчитывая размер причитающихся мне комиссионных. Я наконец продала угловой участок в две тысячи квадратных метров, который выставили на продажу решившие разводиться Эспадиньейро. По соседству с домом Лафорге. Я еще только входила к себе, когда зазвонил телефон. Это была Лила Лафорге, дама лет шестидесяти, постоянно жившая в поселке, «пожизненный член клуба», как она любила представляться при встрече, считая, что все мы должны знать, что дом и членство в клубе записаны именно на нее, потому что муж был объявлен неправоспособным и обвинялся в фальшивом банкротстве.

— Скажи, они что, из тех крестьян?..[20]

Этот вопрос сбил меня с толку. Мысли стали путаться, от «крестьян» я перешла к «гаучо», от них — к «жителям деревни», затем — к «селянам», «фермерам», «скотоводам», «коровам», «быкам», «трактору», «лошадям».

— Русские, Вирхиния, они русские?[21]

Это слово застало меня врасплох, как гром среди ясного неба.

— Из общины, ты хочешь сказать? — спросила я.

— Вообще-то я ничего против них не имею, мы близкие друзья Уровичей, все дело в количестве, боюсь, скоро у нас тут будет маленький еврейский квартал. И как раз рядом с нашим домом.

— Не думаю, их зовут Феррере.

— Сефарды. Я знала одного Паса, а на самом деле… или одного Варелу… Вводят тебя в заблуждение своей фамилией, но все равно тайное станет явным.

— Вроде бы это приличные люди, молодая пара с маленьким ребенком, — осмелилась я ее перебить.

— Я их видела, в них есть русская кровь, которая рано или поздно проявится. Скажи, а процентная норма… она что, больше не действует?

В Ла-Каскаде много лет назад, когда это место было скорее «загородным клубом», в котором проводили выходные, чем постоянным местом жительства, действовало постановление о том, что в собственности представителей какой-либо одной национальности может находиться не более десяти процентов домов или земельных участков. Любой национальности. Говорят, сам Хулио Урович присутствовал на заседании совета, когда там принимали это предложение, но я так и не решилась у него об этом спросить. Если случалось так, что доля определенного сообщества превышала квоту в десять процентов, то следующему из них, пожелавшему переехать в Лос-Альтос, отказывали без объяснения причин. Провозглашалось, что целью этого постановления было избежать превращения нашего клуба в «национальный квартал» какой-либо группы. Но в реальности тогда отказывали лишь евреям. Никогда даже представить нельзя было, чтобы до десяти процентов могли бы дотянуть японцы, негры или китайцы. Не думаю, что у кого-то спрашивали, мусульманин он, буддист или англиканин. По крайней мере я не спрашивала. Но однажды в истории поселка настал момент, когда неизвестно почему это решение был отменено.

— Ты уверена, что его отменили? — настаивала Лилита. — Почему об этом не сообщили? И почему у нас нет отборной комиссии или чего-нибудь такого? Должна быть. И не только из-за евреев. Я тебе говорю в общем смысле, я против любой дискриминации, но надо же выбирать себе соседей. Это не просто чья-то квартира, мимо которой можно проехать на лифте — и все. Тут приходится постоянно общаться по самым разным поводам, просто нельзя не общаться, и я не хочу, чтобы меня заставляли иметь дело с людьми, которые никогда не смогут стать моими друзьями. Понимаешь? Я не хочу сказать, что они хорошие или плохие, но я их не выбирала. А ведь должна иметь возможность выбора, да? Мы живем в свободной стране.

Она подождала моего ответа, а потом, после небольшой паузы, продолжила:

— Уверена, что в других клубах есть какой-то механизм отбора. Но не думай, они в таком ни за что не признаются, будут говорить, что все произошло само собой, только это не так. Просмотри-ка список жителей и скажи, встретится ли тебе там хоть один Исаак или хоть одна Юдифь.

«Исаак или Юдифь». У нас тут есть Урович со своими детьми, жена Паладдини, о которой говорят, что ее девичья фамилия была Сильверберг, Либерманы и Фейхельманы. Но, честно говоря, в других клубах такого нет. У меня есть подруги из других агентств недвижимости, они работают в тех районах, о которых говорит Лилита, и они мне об этом рассказывали. Когда в агентство недвижимости приходит пара с еврейской фамилией, то их всеми средствами пытаются отговорить от покупки, чтобы потом не было неприятностей — ни у покупателей, ни у представительниц агентства. А неприятностей не избежать. Поэтому их проводят мимо местной церкви, даже если это и не по пути, сообщают, что все дети здесь ходят в католическую школу, показывают совершенно неподходящие дома или дома, которые им явно не по карману. И на всякий случай заканчивают фразой вроде:

— Конечно же это клуб светский, но в большинстве своем здесь живут католики.

Все усложняется, если клиенты — смешанная пара и только жена еврейка, такое можно обнаружить лишь при подписании документов. Так что мои коллеги, которые уже успели порадоваться удачным комиссионным, отпраздновать заключение сделки и даже купить что-нибудь в счет грядущих поступлений, вдруг оказываются ни с чем.

И должны выбирать: либо под каким-нибудь предлогом расторгнуть сделку, либо просто сказать в глаза покупателям позорную правду. Но почти никто и никогда не говорит правды, люди предпочитают разного рода проволочки и отговорки. Беда в том, что заранее знать такие вещи со стопроцентной гарантией просто невозможно. Кто осмелится спросить: