Читать книгу "Медовый месяц - Инна Волкова"

Весь организм разваливается, гниет заживо. Как и душа…

— Постоянно. Я уже устала брать трубку и всем говорить, что ты нездоров и поэтому не можешь подойти к телефону и приехать на какое-то там заседание или консультацию. Как там называются твои рабочие дела? Тебе повезло, папочка, что ты главный в нашем городе и над тобой нет начальников. Представь себе, что бы сказал твой хозяин, если бы ты был, скажем, простым рабочим или инженером. Лишили бы премии, урезали бы зарплату, влепили бы строгий выговор за прогулы, а может, вообще уволили бы с работы за пьянство и непотребный образ жизни.

Он покраснел как рак и попытался скрыть свой новый окрас, зарывшись лицом в большое махровое полотенце.

— Южный звонил? — спросил он приглушенным голосом, все еще втирая ткань в кожу лица.

Она слегка помедлила с ответом:

— Звонил, и не один раз.

— Он что-то просил передать?

— Не помню, по-моему, нет, просто хотел поговорить с тобой, — ее голос звучал несколько напряженно. — И вообще мне надоело за тебя отдуваться и врать. Я тебе не секретарша. И не обязана это делать. Тем более что толку врать про твое плохое самочувствие, когда всем прекрасно известно, что у тебя всего лишь банальный запой.

Последние слова она почти выкрикнула и, резко повернувшись, выбежала из ванной. Загоруйко тяжело вздохнул, он был расстроен, но не удивлен. Он привык к резким и неожиданным сменам настроения у своей дочери. Она была очень неуравновешенной и непредсказуемой. Только что смеялась, шутила — и вдруг слезы и печаль или гнев. Она с детства была такой. Влиять на нее было трудно, она росла без матери, сам он не мог уделять ей много времени из-за работы, хотя безумно хотел быть с ней как можно чаще. Конечно, она всегда была окружена нянями и самыми лучшими учителями, которые воспитывали, ухаживали и учили ее. Самыми лучшими, каких он только мог найти. У его девочки должно быть все самое лучшее. Но все равно они были чужими людьми и не могли дать ей того, что дала бы родная мать. Иногда в его голову закрадывались сомнения, а правильно ли он сделал, расставшись с Мариной и забрав у нее дочь? Может, надо было простить ее и жить ради дочери? Но нет, простить он не мог, а оставить Эльку с этой шлюхой, которая думала только о мужиках и удовольствиях, он тоже не мог. Нет, нет, он поступил правильно. Он не мыслил своей жизни без Эльки. Надо признать, что, особенно в последнее время, Эльвира училась с большой неохотой в самой лучшей в городе платной школе, где обучение стоило немалых денег. Хотя его сыновья закончили самую обычную школу, по отношению к дочери он принципиально пошел на такой шаг, и народ уважал его за это.

Эльвира обожала золотые украшения, которые он дарил ей в больших количествах, и за зиму успевала сменить три шубки: песцовую, норковую и лисью. Это при том, что сам он ходил в черном неброском пальто, а в сильные холода — в обычной турецкой дубленке, и вообще не любил роскоши в одежде, считая, что она должна, прежде всего, быть удобной и практичной. И в городе всем это нравилось, про него думали, что он такой же, как все. Так же обстояло дело с сыновьями и с обеими женами. Он, конечно, не держал их в черном теле, но и не баловал, не позволял роскошествовать. Он всегда был строгим, но справедливым отцом. Мог похвалить, но также и отругать за шалости или плохие отметки, и даже всыпать по мягкой части тела, если провинность была велика. Его громового раскатистого баса боялись не только домашние, но и коллеги, и подчиненные. И если он был на кого-то или на что-то рассержен, все трепетали, словно осиновый лист под порывами ветра. Вид в такие мгновения у него был поистине грозен и устрашающ. Глаза метали молнии, кустистые брови сдвигались над ними, рот кривился. В такие минуты мало кто решался встречаться с ним взглядом. И только маленькая Эля нисколько его не боялась. Она могла спокойно зайти в комнату, где происходила буря, невзирая на грозный вид папочки, залезть к нему на колени и потребовать: «Хватит кричать, у меня уши закладывает. Давай лучше играть».

И сразу грозный великан превращался в кроткого, доброго Деда Мороза. Смущался, краснел и позволял своей драгоценной дочурке щипать его, тормошить, выкручивать уши и разглаживать густые брови. И все остальные облегченно вздыхали, буря миновала, отбой! Иногда Элю даже специально звали на помощь, когда папа начинал закипать, словно чайник на плите. Он не мог повысить на нее голос или в чем-то отказать. Года три назад ей пришла идея отправиться учиться за границу, в Англию. Сейчас это модно и престижно. Тогда он едва не сошел с ума, не спал ночами. Его доченька, его кровинка, будет так далеко от него, в чужой далекой стране, где каждый сможет ее обидеть. И он не будет видеть каждый день ее милое личико и сможет услышать ее капризный родной голосок только по телефону. Но в то же время он понимал, что хорошее образование действительно пригодится ей в жизни, к тому же он не умел отказывать ей. Он похудел и измучился за это время, томимый предстоящей разлукой. Но к его громадному облегчению и радости, она передумала. Возникшая в ее хорошенькой легкомысленной головке идея была всего лишь мимолетным капризом, как и многое другое…

Когда, освежившись и побрызгавшись дорогим фирменным одеколоном — единственное, что он позволял себе из предметов роскоши, — он зашел на кухню, чтобы выпить крепкого чая, Эля была там. Сидела у распахнутого окна, на подоконник, вытянув стройные загорелые ноги. На ней были узкие обтягивающие шорты вызывающе розового цвета и небесно-голубой топик, открывающий плоский красивый живот. На длинной шее болтались сразу три золотые цепочки. Она обожала навешивать на себя сразу несколько украшений. И хотя он тактично пытался сделать ей замечание, что подобное излишество выглядит не очень красиво, она не слушала его. Она все всегда делала по-своему, и если не добивалась того, чего хотела, в отношениях с другими людьми, то ужасно злилась и раздражалась. И тогда эти люди становились ее врагами. Впрочем, таких было не много: несмотря на свой капризный и своенравный характер, она была доброй и неплохой девчонкой, и к тому же очаровательной. И чем больше она взрослела, тем привлекательнее становилась. Впрочем, для него она всегда была и будет самым красивым и прелестным созданием на свете.

— Ну что, папочка, освободился от пут алкоголя? Головка-то, наверное, бо-бо? — ехидно, но незлобно спросила она, лукаво глядя на него из-под густых полуопущенных ресниц.

— Выпьешь со мной чаю? — вместо ответа спросил он, включая в сеть электрический чайник и доставая свою любимую большую кружку с изображением Кремля. Кружка была долгожительницей, сколько жидкости он выпил из нее, не сосчитать!

— Я недавно пила. Но чтобы тебе сделать приятное, так и быть, выпью еще. — Она легко спрыгнула с окна.

Он любовался ее сияющими глазами, смуглой кожей, нежной линией плеч. Как же она хороша и беззащитна, его девочка! Какая у нее тонкая шейка и руки. Она еще совсем ребенок, несмотря на всю свою кажущуюся самостоятельность и независимый нрав. Так же как и в детстве, она сосредоточенно дует на горячий чай, смешно выпятив пухлые губы.

— Па, ты так смотришь на меня, словно хочешь съесть, или так, как будто я твоя любовница. Прямо пожираешь меня взглядом. Может, ты меня хочешь?