Читать книгу "Дюжина аббатов - Лаура Манчинелли"

Но, увы, часто случается так, что больной столь сильно привязывается к своему лекарству, что начинает его принимать сверх всякой меры, и случается даже, что вместо ожидаемой пользы чрезмерное лечение наносит непоправимый вред, как уже случилось с настоем колхидиков, который принял аббат Умидио. В данном случае произошло нечто подобное. Нам неведомо, принял ли аббат Мальбрумо слишком много «лекарства» или проявил в его приеме чрезмерное усердие. Или желание попасть в рай заставило его превозмочь собственные силы. Случилось, однако, что вечером, когда уже спустились сумерки, мессер Гоффредо отправился к аббату, чтобы посмотреть на результаты салернской науки. Он долго стучал в дверь и, не получив никакого ответа, вошел в комнату и обнаружил аббата почившим в его постели.

АУТОДАФЕ

– Этот замок одержим дьяволом! – кричал аббат Ильдебрандо, потрясая факелом в правой руке. – Этот замок погряз во грехе. Здесь каждый следует своим желаниям и ничто его не сдерживает. Здесь нет христианского ограничения песням, танцам и увеселениям! – Налившимися кровью глазами он обвел присутствующих на обеде, поминальном обеде после похорон аббата Мальбрумо. – Нет в мире более нечистого места, нет в мире больше места, где бы так мало заботились о посте и воздержании. Молитва и покаяние здесь лишь пустые слова, здесь все ищут лишь наслаждения. Полно греха то жилище, где один за другим в течение года умерли одиннадцать аббатов, не будучи пораженными при этом никакой болезнью.

Указывая на маркизу своим длинным костлявым указательным пальцем, он продолжил:

– А вы, маркиза, – корень этого греховного дерева, каждого, кто живет в этом доме, вы заражаете своим равнодушием. И это совсем неудивительно, ибо вы – женщина, а женщина, как известно, есть инструмент дьявола. Неудивительно также и то, что этот замок стал гнездом дьявола, ибо вы управляете им. – Он еще раз обвел глазами присутствующих. – Вы все живете в смертном грехе, вы научились любить удовольствия, избегать страдания, и вы все будете гореть в адском пламени! Но прежде, – тут его глаза зажглись безумием, – прежде я разрушу адский Вавилон и очищу мир от этих Содома и Гоморры, вы сгорите в этом огне, в нем же вам простятся ваши грехи. Просите милосердного Господа о том, чтобы Он сжег в огне ваши грешные тела, для того чтобы спасти для вечной жизни ваши души. Будьте мне благодарны – я даю вам последнюю надежду избегнуть адского пламени! – Он размахивал факелом, рассеивая вокруг себя искры.

– Вы, наверное, огнепоклонник? – спросил его мессер Гоффредо с явным профессиональным интересом.

Венафро заметил:

– Нет, синьор, не думаю. Я думаю, он последователь учения аббата из Кьяравалле, который хочет согреть человечество огнем костров. Боюсь, господа, может случиться несчастье. – С этими словами он подал знак пажу Ирцио, чтобы тот приблизился.

Венафро сказал ему на ушко несколько слов, юноша удалился и вернулся через несколько минут с двумя дюжими молодцами, которые взяли аббата под руки и потащили его, упирающегося и вопящего, прочь.

Маркиза долго смотрела на дверь, за которой скрылся аббат. Затем она обратилась к Венафро:

– Мы что же, такие злые?

– Мы не злые, донна. Нет ничего мудрее в мире, чем искать радости. Покаяние делает человека грустным, а грустному человеку нравится, когда все вокруг тоже грустят. Это как заразная болезнь, как вам кажется, мессер Гоффредо?

– Конечно, монсиньор. Эта грусть порождает также многие телесные болезни. В особенности она опасна для ума, поскольку речь идет об осознании греха и чувстве вины.

– Господа, – сказал Венафро, поднимаясь, – я полагаю, что единственный грех в мире состоит в том, чтобы обвинять себя и других. Удовольствие, получаемое нами от еды, оборачивается грехом, когда мы отнимаем еду у других, телесные наслаждения – когда мы заставляем других испытывать их против воли. Но самый большой грех состоит в том, чтобы отравлять воздух ядом, вызывать тоску, грусть и разочарование в сердцах, это гораздо хуже, чем услаждать члены ласками. Гораздо хуже угрожать трубами Страшного суда, нежели играть на скрипках, флейтах и мандолинах.

– Значит, наш замок – это не гнездо скорпионов?

– Донна, – вступил в разговор герцог Франкино, – он стал бы гнездом скорпионов, если бы мы воровали урожай у крестьян, если бы мы просили у них большего, чем просто честно служить, если бы мы применяли насилие. Но мы этого никогда не делали. Да и я сам никогда не делал этого в своем Мантуанском герцогстве.

– Нам остается только сделать выбор: хотим ли мы быть справедливыми или нет, – продолжил Венафро, – ведь даже самый ничтожный из слуг может стать тираном, если найдет существо слабее себя, которое он сможет угнетать, чтобы чувствовать себя сильным. Но если не искать такой возможности и не желать этого, даже король не станет тираном.

– А если, сами того не желая, мы причиняем кому-то зло, – продолжила маркиза, – как может случиться в жизни как мужчины, так и женщины, иногда мы причиняем зло, даже не замечая этого, – мы не становимся от этого злодеями, поскольку не ставили себе целью никому сделать зла. Поэтому забудем о покаянии и не станем надевать серые одежды, потому что осеннее небо и без того слишком серое и слишком печален мрак долгой ночи. Зло – это голод и холод, смерть и болезни. Грех – любить несчастья и сеять тоску. Играйте, синьоры, на ваших инструментах и изгоните прочь тени, что сгущаются осенней ночью. Завтра настанет день, и, пока есть жизнь на этой земле, день будет приносить радость беспокойным и опечаленным душам.

Принесли крепкого вина, в камин подбросили поленьев, красный огонь запылал, осветив весь зал приятным светом. Венафро достал свою флейту, а герцог виолу.

– Как нас мало, синьоры! – сказала маркиза, думая о трубадуре и философе, о венецианском купце, об изобретателе Мораццоне, о Священнице и о многих других друзьях, которые побывали в этом замке, и о Мистрале, который, возможно, еще в него вернется. – Как нас осталось мало, господа!

Венафро и герцог сыграли коротенькую пьесу, которая называлась «Прощальная баллада». Mapкиза в задумчивости смотрела на огонь в камине, как вдруг ей показалось, что флейте отвечает какая-то другая флейта, маленькая флейта, на которой играет ребенок. Чико вылез из своей постельки и сидел на полу в зале, а его флейта вторила герцогу и Венафро. У его ног свернулся клубочком Миро.

* * *

– Нам лучше бодрствовать, – сказала маркиза, когда все разошлись, а Венафро уже нес в постель Чико, который, удобно устроившись, спал у него на руках.

– Я посижу, – сказал Венафро, – отдыхайте, мадонна.

– Венафро, я боюсь этого фанатика. Я посмотрела ему в глаза – он кажется злодеем.

– Злодеем или безумцем. Я буду сидеть всю ночь у его дверей.

Но в этот же самый миг из верхних комнат послышались шум и крики, быстрый бег по лестнице, а потом паж Ирцио влетел в зал не в силах произнести ни слова. Венафро и маркиза все сразу поняли. Вместе с ним в комнату проник горький запах дыма. Венафро положил ребенка на руки маркизе.