Читать книгу "Преступления в детской - Эйлет Уолдман"

Она собрала всю силу воли, что нашлась в ее маленьком теле, и успокоилась.

— Может, мы пойдем на пилс завтла!

— Может быть. Поговорим об этом вечером. Умница, что не расплакалась, малышка.

Мы уже дошли до двери, и я позволила Руби нажать на кнопку звонка. Когда она сделала это в шестой или седьмой раз, я схватила ее за руку.

Дверь открыл Дэниел Муни. Он оказался выше, чем я думала, где-то под метр девяносто. Волосы он собрал в хвост. Я не очень люблю такую прическу, особенно если ею щеголяют пожилые мужчины, страстно желающие выглядеть «клево». На нем была роскошная черная рубашка из плотного и нежного на вид ворсистого шелка. Я ощутила практически непреодолимое желание погладить ее. Руби пришла в голову та же идея, и мне пришлось дернуть ее за руку, чтобы она не приласкала супруга Абигайль Хетэвей.

— Что? — сказал он. — Вы не видели объявление?

Он показал табличку на двери «Торговым агентам вход воспрещен».

— Нет, нет, я ничего не продаю. Я просто хотела вернуть это Одри, — сказала я, протянув ему сложенную куртку его падчерицы.

— Вы подруга Одри? — недоверчиво спросил он.

— На самом деле, нет. Я взяла у нее эту куртку вчера. Я заехала оставить лазанью и вылила ее на себя. Она мне это одолжила. Потому что у меня ничего другого не было. Я знала вашу жену.

Снова этот лепет. Потрясающе.

— А, вы подруга Абигайль. Заходите.

Он открыл дверь и отступил, чтобы я могла пройти.

— На самом деле я не была ее подругой, — сказала я, заходя в дом вместе с Руби. — Я знала ее через детский сад. Я просто хотела привезти вам что-нибудь. Я имею в виду, вам с Одри.

Казалось, Муни только заметил Руби.

— Она там учится, — сказал он.

— Пока нет, — сказала я, покраснев. Я решила, что сейчас не время говорить, что его жена нам отказала.

— Садитесь, пожалуйста. — Он показал на арку, ведущую в строгую гостиную. — Я позову Одри.

Муни поднялся по лестнице. Я заметила, что он ходил босиком, ногти на ногах блестели и определенно были отполированы. Какой мужчина делает педикюр?

Мы с Руби прошли в элегантную гостиную, обставленную мебелью во французском деревенском стиле. Стулья и кушетки обиты бледно-розовым шелком, повсюду маленькие столики с крайне декоративными и очень легкобьющимися безделушками. Я схватила Руби на руки прежде, чем она успела смахнуть на пол коллекцию крошечных музыкальных шкатулок, и осторожно села на узкий стул с высокой спинкой, надежно устроив дочь на коленях.

— Милая, тут слишком опасно, — сказала я, сжав ее болтающиеся ножки своими. — Я не могу разрешить тебе ничего трогать. Ты можешь что-нибудь разбить.

— Я не лазобью, — проскулила она. — Я буду остоложно. Ну пожалуйста, пожалуйста!

— Прости, солнышко.

Наше соревнование по борьбе прервала спустившаяся по лестнице Одри в сине-зеленой клетчатой фланелевой пижаме. Девочка сонно терла глаза руками.

— Одри, мы тебя разбудили! Мне так жаль.

— Все в порядке. Я в последнее время много сплю, — почти прошептала она.

Я мысленно разразилась проклятиями в адрес Муни, который позволял девочке спать все утро вместо того, чтобы разбудить и попытаться развеять уныние, в котором она пребывала.

— Я привезла куртку твоего отца, милая. Спасибо, что одолжила ее мне, — сказала я.

— Не за что. Это ваша дочь?

— Я Луби, а ты кто? — тоненько сказала Руби.

— Привет, Руби. Я Одри.

Она нагнулась так, чтобы посмотреть девочке в глаза. Одри явно умела обращаться с маленькими детьми, наверное, унаследовала это от матери.

— Руби, ты скажешь Одри «спасибо» за то, что она одолжила маме куртку?

— Спасибо, Одри.

— Не за что, Руби.

— Одри, у тебя все хорошо? — спросила я.

— Нет. То есть, наверное, да. Не знаю.

Ее лицо покрылось красными пятнами, а глаза наполнились слезами. И снова я оказалась на полу, обнимая плачущую дочь Абигайль Хетэвей. Через минуту Руби, которая раньше нечасто видела плачущих взрослых — или почти взрослых — тоже начала тихо плакать. Я протянула руку своей дочери и некоторое время баюкала обеих. Я все время смотрела на лестницу поверх головы Одри, надеясь, что отчим услышит и придет, чтобы утешить ее. Он не пришел. Может, я к нему несправедлива, и он просто ничего не слышал. Но почему его не было рядом с ней? Для начала, почему он вообще исчез наверху?

Вскоре Одри успокоилась.

— Простите. Я все время это с вами делаю, — пробормотала она, выбираясь из моих объятий.

— Все в порядке. Я, по крайней мере, в этот раз ничего на тебя не пролила, — улыбнулась я.

Она вежливо улыбнулась в ответ.

— Я, наверное, пойду назад в постель.

— Милая, ты правда этого хочешь? Ты можешь кого-нибудь к себе позвать? Какого-нибудь родственника или подругу? — К тому времени я знала уже достаточно, чтобы даже не упоминать ее отчима.

— Сегодня днем я поеду к моей подруге Элис. Ее мама собирается за мной заехать.

— Хорошо, — я вздохнула с облегчением. — Давай я оставлю свой телефон, чтобы ты звонила, если тебе что-то понадобится.

Я протянула ей одну из своих старых визитных карточек, взяла на руки все еще расстроенную дочь и пошла к двери. Одри меня проводила. На пороге она неожиданно обняла меня — быстро, почти смущенно. Я ее тоже обняла и отнесла Руби в машину.

— Она глустная девочка, — сказала Руби, пока я пристегивала ее к детскому сиденью.

— Да.

— Почему она глустная?

— Понимаешь, солнышко, она грустная, потому что с ней случилось что-то ужасное.

— А что случилось?

Мне было жутко говорить это дочери, но выбора не было.

— Ее мама умерла.

— Ее ластоптали злые звели?

— Что? — я была поражена. — Дикие звери? Нет. Ты боишься диких зверей?

— Нет, не дикие звели. Злые. Как Муфасу.

Правильно. «Король Лев». Уроки жизни от Диснея.

— Нет, Руби. Ее маму не топтали злые звери. Ее задавила машина.

— А-а.

Руби вроде бы удовлетворилась этим ответом. Я закрыла дверцу и обошла машину, чтобы сесть за руль. Когда мы остановились на красный свет в конце квартала, Руби заявила:

— У нас нет злых звелей, но у нас есть машина.

Я съехала на обочину, остановила машину и повернулась к дочери.

— Руби, я тебе обещаю, что маму никто не задавит.

Уверена, сотни экспертов по воспитанию пришли бы в ужас от моих слов. В конце концов, не исключено, что я действительно умру в автокатастрофе. Но, по моим представлениям, шанс невелик. К тому же, если я и правда умру, Руби придется справляться с травмами посерьезнее, чем невыполненное обещание мамы не умирать. Иногда просто необходимо говорить детям то, что они хотят и должны, как вам кажется, услышать. И надеяться на лучшее.