Читать книгу "Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш"

Потом Димка таким же каллиграфическим почерком подписал конверт, который ему выдали с условием «Вернешь три!», и на этом урок правописания закончился.

Димка забрался под потолок, снова попытался найти удобную для глаза щелочку, но найти не мог. Настроение испортилось, и он уставился в корявую грязную стену камеры, думая о том, что будет, когда мать получит это письмо. И как его вообще отправят на волю? Внутри тюрьмы по ночам исправно работала почта. Письмо-«маляву» можно было отправить в любую камеру, если в нее была проложена «дорога», по которой гоняли «коней», перевозя почту. У Димки в первый же день отняли свитер, который распустили на нити. Из них и делали «дороги», ловко перекидывая концы нитей от камеры к камере. Для этой процедуры изготавливали из газетных трубок «ружье», которое «стреляло» специальными пульками. Главное, дунуть было посильнее в ружье! Говорят, были такие умельцы, которые «стреляли» на десятки метров. Пуля с наконечником из хлебного мякиша, похожего на пластилин, достигала цели, принося за собой кончик «дороги», которым выстреливали в обратном направлении, и между двумя камерами устанавливалась связь: тянешь за одну нитку – «конь» едет к соседям, где его принимают, а потом отправляют в обратный путь.

Димкино письмо, конечно, не тюремным «конем» было отправлено, а «ногами» – через контролера, который переслал его адресату в обход цензуры.

– Ну, теперь недельку подождем и позвоним твоей мамке! – сообщил Димке бритый Валера и радостно оскалился: – Мамка же не захочет, чтоб тебя тут за разбитый телевизор по почкам били или вообще на кусочки резали за какую-то железяку. Зашлет мамка денежку, мы тебе телевизор-то и простим, правда, братва?!

«Маргарины» радостно заржали над шуткой, а Димка подумал, что жить ему осталось ровно неделю. Во-первых, у матери денег нет, во-вторых, он своим письмом дал ей понять, что никакого телевизора не разбивал. Значит, по почкам он, судя по всему, получит хорошо.

А через неделю открылась дверь камеры, и вертухай гаркнул:

– Долинин! С вещами на выход!

Вещей у Димки было не так много. Одежду и одеяло у него отняли в первый же день и «рыльно-мыльные» принадлежности тоже. Тощий полиэтиленовый мешок с зубной щеткой, которая никому не приглянулась, долго не пришлось собирать, поэтому он через полминуты был готов. В голове была только одна мысль: «Куда меня?» Ему хотелось думать, что домой, и он очень надеялся на это, но его провели по галереям в другую камеру, и за его спиной снова захлопнулась дверь.

Счастье бывает разным. Для кого-то счастье – это хорошая машина и квартира, для кого-то – рождение долгожданного ребенка, а для кого-то – перевод в другую камеру следственного изолятора «Кресты». Просто в разные периоды времени и в разных жизненных ситуациях происходят разные счастливые моменты.

О том, какое Димке привалило счастье – попасть в камеру, где сидят нормальные люди, которые понимают тебя, готовы выслушать и помочь, он осознал к вечеру этого своего страшного дня. Его приняли настороженно, но довольно-таки дружелюбно. Пригласили за стол, угостили карамелькой и налили чаю.

Никаких «маргаринов» здесь не было. Главным был дядя Гена – мужичок лет сорока пяти, внешности непримечательной, простецкой. Говорил тихо, но его все слышали, так как в эти моменты слышно было даже, как муха пролетает.

В Димкину историю дядя Гена не очень поверил: загреметь в «Кресты» за такой пустяк, как угон машины без цели хищения, – это надо было сильно постараться. Но, пошептавшись вечером с кем-то возле «кормушки», дядя Гена внимательно посмотрел на Димку и сказал:

– Не соврал. И правда история какая-то мутная с тобой, но все так и есть. Думаю, недолго загостишься тут: суд назначат, и уедешь совсем. А вот про то, как жил до сегодняшнего дня в первой камере, расскажи подробней.

Димка, усвоивший главное тюремное правило – «Не болтай!», скупо рассказал о том, как прожил три недели в компании с «маргаринами», как его заставили написать матери письмо и как неожиданно в день и час «X» его вдруг перевели из той камеры в эту.

– Кто-то сильно хлопочет о тебе на воле, сынок, – сделал вывод дядя Гена.

– Кроме матери – некому, – ответил Димка.

– Ну, коль так, береги свою матушку. А здесь ничего не бойся. У нас тут люди живут, не звери. В тесноте, да не в обиде. Живи.

На следующий день после обеда Димке объявили о свидании. Дядя Гена распорядился приодеть его, и Димке презентовали носки, спортивные брюки и футболку. Бритвенный станок одноразовый тоже дали и мыло. Так что на свидание он отправился в хорошем настроении.

Лада еще издалека увидела, как он похудел и побледнел, и всхлипнула, а дядя Толя Комар больно сжал под столом ее руку и сказал:

– Даже не моги разреветься, дочка, а не то выпорю, как папа не бил! Не хватает еще пацана расклевить. Ему и так тут не сладко, – и расплылся в улыбке: за стеклом Димка устраивался поудобнее у стола с телефоном.

Говорили обо всем. О том, как Анна Белова допустила головотяпство, что бабушке про Димку ничего не говорят, что на даче у деда Толи в этом году завались огурцов, а на свою дачу Лада не выбралась ни разу. Про то, как жилось Димке в первой «хате», он рассказывать не стал, чтоб не расстраивать. Сказал только, что сейчас у него все хорошо, и он счастлив, что так все получилось.

– Вы не переживайте за меня, я до суда теперь легко досижу. А больше условного мне не дадут.

– Ты, Димон, главное должен понять, – наставлял его дед Толя. – Урок это тебе. Не зря так вышло, что ты загремел по делу глупому в «Кресты». Урок это тебе на всю оставшуюся жизнь.

– Да понял я, деда! Мне только выйти – я больше глупостей делать не буду!

Прощаясь, Димка прижал к стеклу обе ладони. Они были у него большие, не детские. У Лады дома целый альбом Димкиных ладоней: ему и года не было, когда она первый раз обвела его пальчики карандашом, с трудом прижимая ручку к листу бумаги. Ладошка получилась крошечная, пухленькая. Потом Димка сам с удовольствием занимался этим, и каждый раз они сравнивали новый рисунок с сохранившимся первым. «Вот вернется домой, не забыть бы, нарисовать ладошку!» – мелькнуло у Лады в голове, а Димку уже подгоняли – свидание закончилось. И Лада не успела сказать ему, что они еще и передачу сейчас ему отправят – начальник разрешил.

Вечером у Димки был бенефис. Во-первых, он должен был рассказать с подробностями о том, как попал в «Кресты». Потом рассказал про деда, про маму. А потом с опозданием ему принесли позднюю передачу, и по камере поплыл домашний малиновый запах. Они устроили пир горой, и Димка снова ощутил всей кожей, какой он счастливый, и даже толстые тюремные стены ему не помешали. Оказывается, можно и в тюремной камере чувствовать себя свободным. Если есть что с чем сравнивать.

Димка провел в «Крестах» два с половиной месяца. Потом состоялся суд, на котором, как и ожидалось, он получил условное наказание и был освобожден в зале суда.

Едва вышел из «клетки» – зарешеченного помещения для осужденных в зале суда, – как попал в объятия мамы и деда Толи. И не мог сдержать слез. А в голове крутилась одна мысль: «Все! Все-все-все!!! Начинаю новую жизнь, без глупостей! Мама вон как поседела за это время! И дед… Сдал как-то дед».