Читать книгу "Путешественник - Жюльетта Бенцони"

— Надо отнести ее ко мне! Надеюсь, она ничего себе не сломала…

— Вам можно доверять, Анн-Мари! — согласился один из мужчин. — Она как нельзя кстати попала к вам в руки. Так это та самая дочь Матье Амеля, что уехала к дикарям?..

Постоянная презрительная ссылка на страну, которую он горячо любил, наконец вывела Гийома из себя.

— Мы не дикари! — возразил он. — А Квебек — город, настоящий, большой… куда более красивый, чем эта затерянная дыра! Сразу видно, что вы ничего о нем не знаете!

Тот, к которому мальчик столь яростно обратился, не обиделся, а, наоборот, засмеялся:

— Уж ты-то, конечно, большой знаток, внучок Матье! У того тоже был противный характер. Ладно, не обижайся, мальчуган!

С этими словами он взвалил Матильду к себе на спину, словно это был мешок с мукой, а его приятель захватил вещи.

— У нее, во всяком случае, все цело! — заметил он, поскольку Матильда никак не стала возражать против такого способа переноски.

Через пять минут добрались до дома. Мадемуазель Леусуа (она была старой девой) жила на улице Помье рядом с кузницей братьев Креспен, в крепком одноэтажном доме, построенном из сланца и им же покрытом, отчего в хорошую погоду он сверкал на солнце многочисленными вкраплениями слюды. У нее тоже был сад: его окружала живая изгородь из терна и тамарина и защищал ров.

Небольшая процессия прошла в просторную комнату с красным мощеным полом. Сильный огонь полыхал в камине под котелком, а возле него, словно часовые, стояли лопатка, щипцы и мехи. Всю заднюю часть комнаты занимала большая кровать под балдахином из ситца, на котором были изображены различные фигуры. Два высоких шкафа, украшенные резьбой в форме букетов роз, с медными замочными скважинами, большой сундук, ларь, длинный стол с плетеными стульями, — все было до блеска начищено и составляло убранство комнаты, дополняемое настенными часами с медным маятником, блестевшим в полутьме словно маленькое солнце.

Когда Анн-Мари с помощью головешки зажгла масло в лампе, Гийом увидел на стене пеструю коллекцию весело расписанных тарелок и заметил два ружья, висящих крест-накрест на колпаке над камином, украшенном медными подсвечниками. Около двери был такой же медный сосуд для воды, а под ним две-три пары сабо.

Матильду уложили на кровать: она дрожала всем телом, а сын крепко держал ее за руку. Анн-Мари, отблагодарив добровольных носильщиков стаканчиком яблочной водки, выдворила их в потемки, после чего предложила то же самое лечение Матильде. Оно пошло ей на пользу: Матильда тотчас вышла из транса, в который была погружена, и, узнав свою двоюродную сестру, упала к ней на руки в безудержных рыданиях. Почувствовав облегчение, Гийом оставил женщин и придвинулся к огню, подставив ему спину и ноги. Вес чемодана все еще жег ему ладони, и это было единственное место во всем теле, где он ощущал тепло. Он весь продрог. И проголодался: поднимавшаяся из котелка струйка пара щекотала ему ноздри, заставив чихнуть несколько раз подряд, и хозяйка тотчас всполошилась.

— Уж не простудился ли ты, мальчик? Сними-ка все эти мокрые тряпки: от тебя дым идет, как из трубы…

В один миг она освободила его от промокшей одежды, развесила ее сушиться на двух стульях, укутала его длинное худое тело в шерстяную шаль, завязав концы, сунула его посиневшие ноги в устланные соломой сабо, усадила его за стол и начала накрывать, не переставая разглядывать своего гостя:

— В кого это у тебя такая красная грива? Прямо как морковка!

— В отца. Вам помочь?

Она тепло улыбнулась, и тотчас засияло ее лицо, лишенное красоты, но отнюдь не характера. Анн-Мари было лет сорок, у нее был крупный нос с горбинкой, как у Людовика XIV, под ним — изогнутый рот с белыми ровными зубами. Она была высокой и крепкой и обладала особым естественным величием, которому ее улыбка или движение нервных рук вдруг придавали неожиданную фацию.

— Нет, — сказала она, — но очень приятно, что ты предложил свою помощь. Сейчас будем ужинать. Сначала я подам твоей матери…

Но Матильда уже вполне пришла в себя, поднялась с кровати и вместе с ними присела к столу.

— Всю дорогу, — прошептала она с извиняющейся улыбкой, — я мечтала об этих минутах: сесть у жаркого огня, среди своих, с миской супа в руках…

— Итак, объясни мне, почему, когда Селестен рассказал тебе о том, что случилось с бедным Огюстом, ты не пришла прямо ко мне? — спросила мадемуазель Леусуа, нарезая хлеб толстыми ломтями.

— В последнем письме, еще в прошлом году, ты сообщила, что собираешься пожить некоторое время в Шербурге и ухаживать там за своим престарелым дядей Себастьеном, чтобы не отправлять его в приют. Когда мы сегодня проезжали мимо, огня в твоем доме не было. Я решила, что ты еще не вернулась.

— Я возвратилась полгода назад, радуясь, что смогла скрасить последние минуты бедного дядюшки. И еще мне было приятно вернуться потому, что ведь здесь я всегда кому-нибудь нужна. А сегодня вечером помогала Мари Валет, она родила мальчика, правда, его отцу едва ли будет приятно об этом узнать: больше двух лет он находится в плавании на корабле Индийской компании…

— Известно, кто отец?

— Один солдат из Ла Уг. Но нам не следовало говорить об этом при мальчике…

По правде, из всего разговора Гийома заинтересовал лишь один момент: кузина лечила людей, как раньше его отец.

— Вы доктор? — спросил он с ноткой уважения в голосе, заставившей Анн-Мари улыбнуться.

— Не совсем, но от моего отца, который был аптекарем — царство ему небесное! — сказала она, быстро перекрестясь, — я многому научилась. Потом, у знатных дам в Валони, где, как надеялся бедный батюшка, я должна была стать настоящей барышней, я научилась другому. Так что ко мне часто заходят за целебным отваром или за советом, а когда доктор Тостен слишком занят, на помощь зовут меня. По-моему, со временем я стала довольно хорошей акушеркой.

— Она умеет почти столько же, сколько умел твой отец, Гийом, разве что ее никогда не просили ампутировать ногу или сделать трепанацию черепа… А почему ты так и не вышла замуж? Ведь я знаю, тебе делали предложения!

— Может, кто-нибудь и позарился бы на мои несколько экю! Достаточно взглянуть в зеркало, чтобы увидеть, что я дурна… нет, не спорь! Мне это известно, и, если хочешь, скажу откровенно: теперь я даже довольна — по крайней мере, живу спокойно.

Немного помолчали, затем Матильда, поколебавшись, затронула, наконец, мучившую ее тему:

— Нам надо все же поговорить о Симоне. Отказавшись впустить нас в наш дом, она кричала, что я причинила немало зла и что она не желает нас видеть…

— Она так сказала?

— Да, и я до сих пор пытаюсь понять, в чем моя вина.

— Ни в чем, можешь спать спокойно… а не следует ли нам отправить мальчика в кровать?

— Нет, — сказал Гийом. — Я не хочу спать, а если вы уложите меня, то я все равно буду подслушивать под дверью.