Читать книгу "Я сделаю это для тебя - Тьерри Коэн"

Я мог бы заговорить первым, облегчив тебе задачу.

Сказать, что никогда не прощу себе, что в тот день не забрал Жерома после тренировки. Объяснить, каким виноватым себя чувствую за то, что посчитал деловую встречу более важной, признаться, как часто об этом думаю. Если бы я сказал тогда Салливану, что мне нужно заехать за нашим сыном! Если бы не побоялся предупредить тебя, что опаздываю! Но та встреча с клиентом, моя усталость… Неужели судьба и впрямь заранее планирует свои убийства?

Я мог бы заговорить первым, позволить тебе оскорблять меня, как в тот роковой вечер.

«Негодяй! Сволочь! — кричала ты. — Предпочел работу сыну! Тебе все мало. Жаждешь еще больше власти, еще больше денег. Зачем тебе сегодня эта чертова власть? Что ты будешь делать с деньгами? Сдохни и забери их с собой! Ложись в гроб с банковскими счетами, но верни мне моего мальчика!»

Ты била меня кулаками в грудь, царапала ногтями лицо, но я не чувствовал боли. Боль, обжигающая и разрушительная, гнездилась в другом месте. Известно ли тебе, Бетти, какой болью отозвались твои слова в моем сердце? Знаешь ли ты, что я почувствовал, увидев твое искаженное горем и ненавистью лицо?

Возможно, слова, которые ты сегодня никак не можешь выговорить, — это слова извинения. Я знаю, ты коришь себя за те ужасные обвинения. Ты добра от природы и страдаешь, видя, что я горюю еще сильнее из-за твоей тогдашней злости. Но я не стану помогать тебе, Бетти. Я ничего не должен слушать, мне нельзя расплакаться в твоих объятиях. Даже если мы видимся в последний раз.

Я хочу сохранить мое страдание нетронутым, хочу остаться виноватым всего на несколько дней. Пока не исполню свою миссию.

Любовь Пьера, твой поцелуй в щеку, неспособность заговорить со мной достаточно поколебали мою твердость. Позволь мне еще немного побыть сбежавшим психом, коим я хочу себя выставить. Ради нас, ради меня, ради него.

Я встаю, Бетти, я оставляю тебя одну. Ты без сил сидишь на диване. Завтра я уйду очень рано, чтобы ты не стала меня отговаривать. Я отправлюсь на встречу с Салливаном, потом сяду в самолет и улечу в Лондон.

Я оставляю тебя, Бетти, у меня деловая встреча.

* * *

— Почему ты с ней не говоришь?

Я подскакиваю, ищу его взглядом. Вот он, мой мальчик, сидит, поджав ноги, на лужайке. Я уже не надеялся. Ждал целый час, устроившись на краю бассейна.

— Жером… Как я рад тебя видеть! Почему ты ни разу не показался в Лондоне?

Он молчит. Сидит опустив голову. Потом роняет:

— Ты должен с ней поговорить.

— Не хочешь отвечать на мой вопрос?

— Я первый спросил.

Он ждет с отсутствующим видом.

— He знаю, Жером. У меня не получается.

Он пожимает плечами:

— Неправда. Ты просто не хочешь.

Что ему известно?

— Зачем спрашивать, если заранее знаешь ответ?

— Затем, что ответить должен ты. Это единственное решение.

О чем он?

— Ладно, давай разберемся с тобой. Почему так вышло в Лондоне? Мне ужасно тебя не хватало.

— Так будет всю оставшуюся жизнь, папа. Тебе придется привыкать.

Привыкать…

— И все?

Он застенчиво улыбается:

— Нет. Правда в том, что я навещаю отца. Но там ты уже не мой отец.

Его признание переворачивает мне душу.

— Я тебя не узнаю. Вот и не могу найти.

Я молчу, пытаясь осознать смысл сказанного.

— Мне трудно это объяснить, — продолжает он. — Обычными, здешними словами не опишешь, что чувствуешь наверху, они не годятся для того мира. Души сближаются из-за «сродства», благодаря «общим ценностям», как ты когда-то говорил. Там твоя душа потерялась.

Я чувствую себя опустошенным. Нет сил ни на объяснения, ни на вопросы. Нужно быть твердым, решительным.

Он продолжает, набирает очки:

— Мама хотела бы поговорить, и ты это знаешь. Она часто о тебе думает. Ты ей нужен. Она плачет, но тебя никогда нет рядом, чтобы ее утешить. Пьеру тоже плохо. Мама им занимается, но делает не то. Она слишком его опекает, боится, как бы чего-нибудь не случилось. Ты должен быть рядом, говорить с ними, любить их.

Его советы приводят меня в бешенство. Истина невыносима и чудовищно жестока, когда пытаешься ее отрицать.

— Я люблю их.

Слабое оправдание. Но другого у меня нет.

— Папа! — нервно восклицает он.

Мое бегство приводит его в отчаяние.

Нельзя поддаваться, нельзя его слушать, пробовать осознать, что он пытается мне внушить.

— Я не желаю об этом говорить!

Тон у меня жесткий, даже повелительный.

Он хватает цветок, гладит лепестки, вдыхает аромат. Произносит не глядя:

— Я люблю тебя, папа.

Откуда эта нежность? У меня заходится сердце. Я, кажется, понял.

— Знаю… Но почему ты так это сказал?

Он встает, поворачивается ко мне спиной, смотрит на изгородь.

— Потому что я хочу, чтобы ты знал. Потому что не могу сказать ничего больше — все остальное внутри тебя.

Он умолкает, сокрушенно-печально качает головой, но на меня не смотрит.

— И потому… что я больше не приду.

Я вскакиваю, охваченный паникой.

— Нет, Жером, ты не можешь меня покинуть! Я в тебе нуждаюсь! Я едва не рехнулся там без тебя, да не едва, а именно что рехнулся! Ты пытаешься меня наказать? Догадываюсь, что ты думаешь о моей миссии, я не отступлюсь! Мне это необходимо! Я не могу принять случившееся, ничего не сказав и не сделав. Не могу сдаться, как сдались остальные. Я должен действовать, показать им всем! Хочу, чтобы они поняли: никто не смеет безнаказанно убивать детей! Ни у кого нет права делать несчастными целые семьи под предлогом защиты «великого дела»! Пусть знают — я не трус. Я просто не смогу жить, если не отомщу за тебя! Прошу тебя, Жером, пойми это и не бросай меня!

Моя сбивчивая, горячечная речь переходит в рыдания, по щекам текут слезы. Утираю лицо рукавом, ищу его взглядом и не вижу. Он исчез.

— Жером!

Мой крик разрывает пространство ночи и медленно тает в ее глухой тишине.

* * *

Встреча с Салливаном прошла относительно благополучно, то есть гладко и без сюрпризов. Элегантно одетый, улыбающийся, излучающий уверенность в себе… Я ввел его в заблуждение, однако за обедом он смотрел на меня с непривычным любопытством. Упреждая вопрос, я сказал, что досье «Спаркс» отнимает у меня много времени и сил, и Салливан не стал углубляться в детали. Меня беспокоит один вопрос: неужели я так сильно изменился? Заметно ли по моему лицу и поведению, сколь неустойчиво сейчас мое психическое состояние?