Читать книгу "Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон"

— О, разумеется. Послушать его, так я грязный, дурно пахнущий гао-фе, что означает «демон-чужеземец», и к тому же вонючий, как хорек — кажется, именно так переводится выражение «хуан-шу-лан», — а морда у меня как у горгульи.

— Он что, правда тебе все это сказал?

Мне это показалось более чем странной формой благодарности за спасение жизни. Джейми посмотрел на меня, выгнув бровь.

— Может, ты замечала, сколько всего могут наговорить самые плюгавые мужчины, стоит им выпить? — спросил Джейми. — Думаю, бренди помогает им забыть, что они маломерки, и вообразить себя могучими волосатыми великанами, вот они и начинают хвастаться.

Он кивнул на мистера Уиллоби, корпевшего над своим художеством.

— Трезвый, он ведет себя малость осмотрительнее, но мысли-то его при этом не меняются. Он вечно злится. Главным образом из-за того, что понимает: не будь меня, кто-нибудь запросто мог бы треснуть его по голове или тихой ночью выбросить через окно в море.

Он произнес это словно между делом, но от меня не укрылись косые взгляды проходивших мимо матросов, и я поняла, почему Джейми проводил время со мной в праздном разговоре у борта. Если кто-то здесь сомневался в том, что мистер Уиллоби находится под защитой Джейми, у него была возможность быстро избавиться от подобного заблуждения.

— Итак, ты спас ему жизнь, дал работу и оградил от неприятностей, а он оскорбляет тебя, считая невежественным варваром, — констатировала я. — Ничего не скажешь, славный малый.

— Ага.

Легкий ветерок кинул прядь волос на лицо Джейми. Он убрал ее большим пальцем за ухо и придвинулся ко мне поближе, так что наши плечи почти соприкоснулись.

— Да пусть говорит что угодно; я ведь единственный, кто его понимает.

— Правда?

Я накрыла ладонью лежавшую на борту руку Джейми.

— Ну, может быть, не так уж хорошо понимаю, — признал он, глядя на палубу, и тихо добавил: — Но я очень хорошо помню, каково это — не иметь ничего, кроме гордости. И друга.

Припомнив о том, что рассказывал Иннес, я подумала, уж не этот ли однорукий проявил себя как настоящий друг в трудный час. Я понимала, что имеет в виду Джейми, благо у меня у самой был Джо Абернэти.

— У меня тоже был друг в госпитале… — начала я.

Но неожиданно меня прервали громкие восклицания, раздавшиеся прямо у меня под ногами:

— Будь ты проклят! Гореть тебе в аду! Пожиратель дерьма! Грязный свинячий ублюдок!

Вздрогнув от неожиданности, я не сразу поняла, что этот поток брани доносится снизу, с камбуза, над которым мы стояли. Ругательства звучали все громче и привлекли внимание находившихся рядом матросов, которые, обернувшись, как и я, на звук, увидели высунувшуюся из люка, повязанную черным платком голову разъяренного кока.

— Увальни толстозадые! — орал он. — Чего вылупились? А ну, подать сюда двоих ленивых ублюдков, пусть пошевелят задницами! Живо вниз — вытащить это дерьмо и выбросить за борт! Или вы думаете, что я буду целый день ковылять по трапу вверх-вниз, вынося эту гадость ведрами на одной ноге?

Голова исчезла в люке, и Пикар, добродушно пожав плечами, жестом отослал вниз матроса помоложе.

Вскоре снизу донесся шум и грохот, как при перемещении чего-то тяжелого и громоздкого, а потом мне в ноздри ударил мерзкий запах.

— Боже, что за гадость?!

Я выхватила носовой платок и прижала к носу. Сталкиваться с вонью на борту мне было не впервой, и у меня вошло в привычку всегда иметь при себе холщовый квадрат, вымоченный в настое грушанки.

— Что это такое?

— Судя по запаху, дохлая лошадь. Очень старая кляча, сдохшая давным-давно.

Джейми слегка зажал ноздри своего длинного носа, да и все моряки вокруг нас морщились, затыкали носы и по-матросски откровенно высказывались насчет этой вонищи.

Мейтленд и Гросман, отвернув от своей ноши позеленевшие физиономии, вытащили из люка и теперь кантовали по палубе большую бочку. В крышке была щель, и я мельком увидела, как колышется внутри желтовато-белая масса. Похоже, в ней что-то шевелилось, не иначе как черви или личинки.

— Фу! — не удержалась я.

Двое матросов молчали, крепко сжав губы, но, судя по всему, вполне разделяли мои чувства. Они подкатили бочку к ограждению, поднатружившись, подняли и перебросили через борт.

Свободные от вахты матросы сгрудились у борта, глядя, как качается в кильватере бочка, и забавляясь многословными, выразительными характеристиками, которыми мистер Мерфи награждал продавшего ее поставщика. Манцетти, низкорослый итальянский матрос с густыми, собранными на затылке в хвост волосами, стоя у ограждения, заряжал мушкет.

— Акула, — пояснил он, когда увидел меня, блеснув из-под усов белыми зубами. — Прекрасная еда.

— Ага, — подтвердил Стерджис.

Все свободные матросы собрались на корме поглазеть.

Я уже знала, что это акулы: прошлым вечером Мейтленд показал мне две темные гибкие тени, следовавшие наравне с кораблем без видимых усилий, не считая легких, но непрерывных колебаний серповидных хвостов.

— Смотрите!

Крик вырвался из нескольких глоток сразу, когда бочка от неожиданного толчка дернулась и завертелась в воде.

Последовала пауза. Мушкет в руках Манцетти был наведен в сторону бочки. Она дернулась еще раз, потом еще, как от сильного удара.

Вода была грязно-серой, но мне удалось разглядеть под самой поверхностью стремительное движение. Еще один толчок — бочка крутанулась, и над водой неожиданно появился рассекающий ее острый спинной плавник акулы.

Мушкетный выстрел прозвучал рядом со мной не так уж громко, но облачко едкого порохового дыма снесло ветром в мою сторону, и у меня защипало глаза.

У наблюдателей вырвался дружный крик. Когда мои глаза перестали слезиться, я увидела расползающееся вокруг бочки бурое пятно. Он попал в акулу или в конину? — спросила я Джейми, понизив голос.

— В бочку угодил, — прозвучал ответ. — Но все равно это был славный выстрел.

Раздалось еще несколько выстрелов. Бочка выплясывала Неистовую джигу, взбешенные акулы вновь и вновь ее атаковали. Во все стороны летели обломки и щепки вокруг разбитой бочки, на месте акульего пиршества расползалось вместе с ошметками большое пятно крови. Как по волшебству начали появляться морские птицы. По одной, по две, они ныряли за добычей.

— Не получится, — сказал наконец Манцетти, опустив мушкет и отирая лицо рукавом. — Слишком далеко.

Он вспотел, вся физиономия, от шеи до линии волос, покрылась пороховой гарью, оставшаяся после рукава белая полоса на уровне глаз придала ему сходство с енотом.

— Я бы полакомился акульей вырезкой, — раздался рядом со мной голос капитана, задумчиво созерцающего кровавую сцену. — Может быть, спустим лодку, а, месье Пикар?