Читать книгу "Искусство слышать стук сердца - Ян-Филипп Зендкер"

На следующее утро они снова пошли в монастырь. Солнце еще не всходило. Эту ночь Тин Вин спал плохо, а проснувшись, сразу вспомнил вчерашние слова Су Кьи, и ему стало тревожно. Он узнал, что на несколько недель останется в монастыре. Ему дадут соответствующую одежду, и по утрам он вместе с другими мальчиками будет ходить по улицам, собирая подаяние. Сама мысль об этом повергла его в смятение, и с каждым шагом оно только нарастало. Ходить по улицам, когда даже на дворе и внутри дома он не может пройти, чтобы за что-то не задеть или обо что-то не удариться! А если ребята забудут про его слепоту и уйдут, как он найдет дорогу к монастырю? Тин стал умолять Су Кьи вернуться домой. Там у него было два места, где он чувствовал себя в относительной безопасности: спальная циновка и табуретка в углу кухни.

Но Су Кьи была непреклонной и не поддавалась уговорам. Тин Вин еле переставлял ноги, и ей казалось, что она ведет не ребенка, а упрямого мула. Однако все изменилось, когда на подходе к монастырю Тин Вин услышал голоса поющих мальчиков. От них исходил странный покой, будто песня ласково гладила его по лицу и животу. Тин Вин остановился и стал слушать. В хор послушников вплетался шелест листьев. Мальчик впервые понял: это не просто шум деревьев. Как и голоса людей, он имел свои особые оттенки. Вот ветер соединил две веточки, и листья на них соприкоснулись. Каждый звучал по-своему. Совсем непохожий звук был у листьев, падающих на землю, и даже их кружение в воздухе не было одинаковым. Все пространство вокруг Тина Вина звучало на разные голоса: дуновение ветра, стрекот кузнечиков, глухой удар камешка, задетого ногой. Он вдруг подумал, что при зрячих глазах даже не обратил бы внимания на эти звуки. Наверное, таращился бы сейчас по сторонам. А ведь мир звуков такой волнующий и загадочный! Может, даже таинственнее видимого мира?

Тин Вин открыл для себя искусство слышания.

Много лет спустя, уже в Нью-Йорке, он вновь пережил эти ликующие моменты — когда впервые пришел в концертный зал и услышал игру оркестра. Тин Вин был почти пьян от счастья. Симфония начиналась едва уловимыми ударами барабана. Потом вступили скрипки, альты, виолончели, гобои и флейты. Их голоса слились в единую песню, как тогда, летним утром в Кало, сплелись голоса листьев. Поначалу каждый инструмент выделялся своей мелодией, но потом произошло что-то непонятное, и от хора звуков его прошиб пот и стало трудно дышать.

Су Кьи подтолкнула воспитанника, и Тин Вин, спотыкаясь, побрел дальше, пьяный от новых ощущений. Через несколько ярдов они покинули его столь же быстро, как и появились. Теперь Тин Вин слышал лишь собственные шаги, натужное дыхание Су Кьи, мальчишечий хор и перекликающихся петухов. Но он впервые вкусил от жизни ее чудес, и богатство мира звуков ошеломило его. Наверное, даже хорошо, что слух вернулся к обыденности, иначе все это многообразие ранило бы его.

Так Тин Вин открыл свой дар, хотя еще и не понимал ни его смысла, ни значения.

3

День в монастыре только начинался. В зале в окружении соратников медитировал У Май. Внизу, под кухней, молодой монах сидел на табуретке и ломал хворост. Вокруг него, весело тявкая, бегали две собаки. Возле лестницы стояла дюжина послушников в красных одеждах. Все они поздоровались с Тином Вином, а один протянул Су Кьи одежду для новичка. Су Кьи тут же обернула худощавую фигуру Тина куском красной материи. Голову ему она обрила еще вчера вечером'. Его поставили в общий ряд, и Су Кьи невольно залюбовалась своим подопечным. Какой же он рослый и красивый! Сбритые волосы сделали затылок еще рельефнее. Шея Тина Вина была длинной и изящной, нос — в меру большим, а зубы — белыми, как лепестки цветущего грушевого дерева перед ее домом. Су Кьи очень нравился светло-коричневый оттенок его кожи. Следы от многочисленных падений и ушибов прошли почти бесследно, если не считать двух крупных шрамов на коленках. А какие у него красивые ладони: узкие, с длинными пальцами! И трудно поверить, что ноги Тина Вина отродясь не знали башмаков.

Но сейчас все эти достоинства ничуть не помогали мальчику. Он был похож на цыпленка, который недавно вылупился и теперь растерянно носится по двору. Су Кьи почувствовала, как у нее защипало в носу и к горлу начали подступать слезы. Она уйдет, а он останется здесь, одинокий, беспомощный Су Кьи ненавидела эти вспышки сентиментальности. Она не желала жалеть Тина. Ей хотелось по-настоящему помочь ему, а жалость в таких делах никудышная советчица.

Су Кьи вдруг стало тяжело оставлять мальчика в монастыре даже на несколько недель. Правда, У Май обещал заботься о новом послушнике, особенно в первые дни. Старик говорил, что общение со сверстниками пойдет Тину Вину на пользу. Совместные медитации, уроки, покой и повседневные монастырские дела сделают его увереннее, и он перестанет бояться окружающего мира.

Послушники окружили Тина Вина. Кто-то вложил ему в одну руку миску для сбора пожертвований, а в другую — бамбуковый посох, второй конец которого послушник взял себе под мышку. Тин понял, что за руку никто водить его не будет. Однако собратья считались с его слепотой и потому двинулись медленными, осторожными шагами. Процессия вышла за ворота, потом повернула вправо, к главной улице. Тин Вин и не подозревал, что все двенадцать стараются под него подстроиться. Когда он попадал в общий ритм, послушники двигались быстрее, а если его шаги становились неуверенными, процессия тут же сбавляла скорость. Возле каждого дома кто-нибудь уже стоял, держа котелок риса или миску овощей. Процессия останавливалась. Жертвователи наполняли миски послушников и смиренно кланялись.

Тин Вин крепко сжимал в руках табеик и посох. Он и дома пробовал гулять с длинной палкой, размахивая ею перед собой, словно та была продолжением рук. И палка помогала ему не спотыкаться о корни и камни. Но бамбуковый посох — это нечто иное. Он не дарил освобождение, а делал Тина зависимым от послушника, державшего второй конец. Тин вдруг остро затосковал по Су Кьи. Как ему не хватало ее рук, голоса, смеха! Послушники двигались молча. Когда кто-то наполнял их миски, тихо благодарили. Никаких посторонних слов и уж тем более шуток. Тишина, когда-то столь желанная, сейчас лишь раздражала. Но странное дело — постепенно ноги Тина Вина все увереннее ступали по песчаной и каменистой земле. За час хождений с послушниками он ни разу не споткнулся и не упал. Ни рытвины, ни бугры не лишили его равновесия. Он уже не так крепко сжимал миску и посох. Шагал шире и быстрее.

Когда процессия вернулась в монастырь, послушники помогли Тину взойти на веранду. Лестница была узкая и крутая, без перил. Тин Вин порывался подняться сам, однако двое послушников взяли его за руки, а третий подстраховывал сзади. Здесь его шаги опять стали медленными и неуверенными. Он словно заново учился ходить.

Завтракали на кухне, расположившись прямо на полу. Ели то, что получили от жителей. Над очагом кипел мятый, закопченный чайник. Тин Вин сидел в центре кружка послушников. Есть не хотелось. Он выбился из сил, будто не по улицам ходил, а поднимался на вершину горы. Усталость настолько одолела его, что, когда начался урок, он едва слышал слова У Мая. Во время полуденной медитации он заснул. Разбудил его смех послушников и монахов.