Читать книгу "Перевозбуждение примитивной личности - Екатерина Вильмонт"

У нас был потрясающий курс, да и вообще… Это было здорово,это было мое… Иногда меня приглашали сниматься, но я так себе не нравился наэкране… А потом меня еще в институте пригласили в театр, и один актер сказал:«Парень, с твоей внешностью тебе будут давать играть только героев-любовников.Ты их, конечно, играй, но ищи для себя что-то еще, просись на характерные роли,пытайся поярче выглядеть в эпизодах, гримом не пренебрегай, хоть это нынче и немодно. Я чую, ты сможешь стать хорошим актером. А одни герои-любовники – эторанняя смерть в театре».

Я прислушался к его словам, тем более что перед глазами какраз был пример рано постаревшего героя-любовника, который пытался играть что-тодругое, а у него не получалось. Я ничем не брезговал. Один раз упросил дать мнероль инвалида на тележке, который время от времени въезжал на сцену,отталкиваясь деревянными чурками, и орал пьяным голосом «Катюшу». Это был такойуспех! Одна критикесса написала: «Молодой и чрезвычайно фактурный артистИванишин был невероятно глубок и убедителен в роли безногого инвалида. И хотя впьесе о нем почти ничего нет, но молодой артист создал, по сути, образ целогопоколения, в юности попавшего на войну. Сердце разрывается, глядя на этогокрасавца, которому надо бы кружить в вальсе самую красивую девушку, летать намирных самолетах, носить красивую форму… А он ездит на самодельной каталке, имы знаем, что в один прекрасный день его уберут из города, увезут на далекийостров доживать свою никчемную жизнь…» Ты не удивляйся, это была перваярецензия в моей жизни и я ее запомнил почти наизусть. Мама после спектаклярыдала, а отец сказал: «Можешь, чертяка, можешь!»

Ух, как я был счастлив! И родители мной гордились. А потомЧернобыль… Отец туда поехал по долгу службы и по зову сердца, он такой был, нуи нахватался там… Через полгода сгорел. А мама еще пожила, порадовалась моимуспехам, внука понянчила. А потом ее парализовало. Два года она лежала, дажеговорить не могла. Моя жена не выдержала, забрала сына и ушла. Вот тут я узнал,почем фунт лиха! Всему научился. В общем-то справлялся, только глаз маминыхвынести не мог… Она так страдала, когда я ее обихаживал. Потом, к счастью,нашлась одна женщина—баптистка, которая согласилась за ней ходить, и мамауспокоилась. Я тогда мало зарабатывал, все деньги уходили на сына и сиделку,вот и начал сниматься в сериалах, за них платили прилично. Я поначалу неотносился к этому серьезно, а именно сериалы и принесли мне настоящий успех. Единственное,что могу сказать, – я всегда работал честно… А потом мама умерла, и яостался один. Жена хотела вернуться, но я не принял… Один раз она меня предала,значит, легко предаст и еще.

– А что ж больше не женился? Думаю, недостатка впретендентках у тебя нет.

– Что верно, то верно, – засмеялся он. – Нознаешь, Шадрина, неохота связывать себя… Я все сам умею и живу так, как хочу,никому не отчитываясь. Мне хорошо…

– Я тебя понимаю, в одиночестве есть много прелести.

– Конечно! А особенно когда ты целыми днями и ночами налюдях… Зимой я живу в Москве, летом стараюсь как можно чаще бывать здесь.Знаешь, я в детстве ненавидел эту дачу, меня заставляли тут вкалывать наогороде, воду таскать… Когда мама слегла, я хотел продать к черту эту халупу,но дача была записана на ее имя, доверенности не было, словом, канитель, авремени ни на что не хватало, замотался и не продал, а потом, уже после еесмерти… Как сейчас помню, какие-то неприятности были, устал как бобик ибуквально приполз сюда. А тут сирень, соловьи поют, воздух свежий. Ну я ипропал. А когда начал вещи разбирать, нашел письма отца к маме, он часто уезжалнадолго на полигоны и писал ей… Такие хорошие письма, чистые, наивные в чем-то,сейчас, наверное, таких писем уже никто не пишет… И в этих письмах он мечтает освоем домике за городом, а в более поздних, когда домик уже был, дает мамесоветы, как в его отсутствие сделать то-то и то-то… И я понял, что просто неимею права продать… И сносить не хочу, вот и взялся сам тут колупаться… Иногдас другом приезжаю, он инженер-строитель, дельные советы дает…

– А поклонницы тебя тут не одолевают?

– Пока, слава богу, нет, – засмеялся он. –Динка, слышишь, как соловьи поют? А в твоем этом городишке есть соловьи?

– Да что ты, откуда?

– А у тебя есть… друг? – спросил он вдруг шепотом.

– Друг или любовник, что тебя интересует?

– Любовник!

– Нет, сейчас нет. А вот друг есть.

– Просто друг?

– Просто друг!

– Он что, импотент? Или голубой?

– Ни то ни другое.

– Значит, слепой?

– Да нет, зрячий!

– А, понятно, полный идиот!

– Напротив, очень умный человек.

– Тогда, наверное, он Квазимодо и ты не видишь в неммужчину, да?

– Ну что ты, он весьма привлекателен. Но у нас простодружеские отношения.

– Ну, не знаю, может, я ваших европейских штук непонимаю. Но я точно не голубой, не идиот и определенно не импотент…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сказать – ничего. Я просто хочу тебя…

Я проснулась от странного звука, какого-то железноголязганья. И вдруг откуда-то из глубин памяти или даже подсознания всплыло: эторазматывается цепь на вороте колодца! Боже, неужто еще есть такие колодцы? Явскочила и подбежала к окну. Да, колодец, а у колодца в одних трусах стоитКостя. Вот он вытащил ведро и опрокинул на себя. Восторженно вскрикнул, видновода холодная, и стал опять спускать ведро. Мне стало завидно.

Я завернулась в простыню и крикнула:

– Костя!

Он повернулся ко мне и выпустил из рук железную ручку. Ведрос грохотом ринулось вниз, а он медленно пошел ко мне, встал под окном. У менязахватило дух от выражения его лица.

– С добрым утром, Шадрина.

– Костя, я тоже хочу вот так, водой из колодца.

– Так в чем проблема?

Он протянул руки:

– Иди ко мне!

– Прямо в окно?

– Конечно, прямой путь всегда короче!

И он вытащил меня через окно и на руках отнес к колодцу.

– Но вода ледяная, учти!

– Ничего, выдержу!

– Ну смотри!

Он вытащил ведро.

– Не передумала?

– Нет!

На лавочке возле колодца стоял ковшик. Он зачерпнул им водуиз ведра.

– Попробуй, а то потом скажешь, что я не предупредил…

Вода была ледяная, даже зубы заломило, но такая вкусная, кажется,я никогда еще не пила ничего вкуснее.

– Давай! – решительно заявила я и зажмурилась.