Читать книгу "Беседа с богом странствий - Рюноскэ Акутагава"

зажав книги под мышкой, неторопливо продолжал свой путь.

Пока он ворчал, послышался новый удар грома и на щёку упала холодная капля. Потом ещё одна, но на этот раз путь ей преградил козырёк фуражки, по которому она скатилась тоненькой блестящей ниточкой. Красный кирпич здания, куда он направлялся, стал каким-то холодным, и когда Сюнскэ дошёл до аллеи гинкго, ведущей ко входу в здание, начал моросить дождь, обволакивая, точно дымкой, верхушки деревьев.

Сердце идущего под дождём Сюнскэ охватила тоска. Он вспомнил голос Фудзисавы. Вспомнил лицо Ои. Потом вспомнил о людях, которых они представляли. Особенностью всех этих стоящих перед его глазами людей был практицизм. Или вера, что они знаменосцы практицизма. Но и по присущему ему от рождения характеру и полученному до сих пор воспитанию он утратил такую важную в прошлом веру в практицизм. Более того, в нём даже не вскипала решимость заняться практической деятельностью. Потому-то он и не мог вместе с остальными, не раздумывая, броситься в головокружительный водоворот жизни. Сохранять позицию безучастного наблюдателя – таков был его удел. Вот почему ему не оставалось ничего другого, кроме как, отдалившись от людей, удовлетворяться одиночеством. За это Ои каждый раз, когда они встречались, ругал его, как и в этот раз, назвав Сюнскэ эпикурейцем. А Фудзисава в феске и другие…

Дойдя в своих размышлениях до этого места, Сюнскэ поднял голову. Перед его глазами возник давно не крашенный вход в здание восьмой аудитории, стены которого с облупившейся штукатуркой мочил мелкий, как туман, дождь. На верхней ступеньке лестницы неподвижно стояла молодая женщина – он этого не ожидал.

Женщина, дожидаясь, когда кончится дождь, спокойно смотрела на тёмное небо, пытаясь определить, утихнет он или, наоборот, разойдётся. Поблёскивавшие влагой большие чёрные глаза под свисавшими на лицо волосами были устремлены вдаль. Они очень гармонировали с её белым, или, лучше сказать, бледным, лицом. Как она была одета? С плеч на грудь свободно спадала чёрная шёлковая шаль с вышитыми кое-где цветами – кроме неё, Сюнскэ ничего не бросилось в глаза.

Как только Сюнскэ поднял голову, женщина рассеянно перевела свои чёрные глаза с далёкого неба на него. Когда глаза их встретились, взгляд её некоторое время блуждал, будто она колебалась, не зная, что делать: остановить свой взгляд или отвести его. А у него в это мгновение появилось ощущение, будто за её длинными ресницами трепещет неведомое ему чувство, выходящее за рамки его собственных ощущений. Но не успела у него мелькнуть эта мысль, как женщина отвела глаза и стала смотреть, как дождь падает на крышу стоявшего напротив здания, в котором находился лекционный зал. Сюнскэ, подняв плечи, спокойно прошёл мимо, словно не видя её, будто не слыша нового удара первого весеннего грома, всколыхнувшего тучи в вышине.

V

Когда вымокший под дождём Сюнскэ поднялся на второй этаж ресторана «Хатиноки», Номура, перед которым стояла чашка кофе, со скучающим видом смотрел на улицу за окном. Отдав официантке пальто и фуражку, Сюнскэ тут же стремительно подошёл к столику Номуры и плюхнулся на венский стул со словами:

– Заставил ждать?

– Да, пришлось немного подождать.

Полный, обрюзгший Номура, производивший от этого впечатление флегматика, поправляя толстыми пальцами воротник кимоно, непринуждённо посмотрел на Сюнскэ через очки в тонкой металлической оправе:

– Что взять? Кофе? Чай?

– Всё равно… Только что, по-моему, гремел гром.

– Да, гремел, мне тоже так показалось.

– У тебя, как всегда, ветер в голове. Опять, наверное, упорно размышлял о разных проблемах: о том, например, в чём состоит основа познания.

Сюнскэ сказал это весёлым голосом, прикуривая сигарету с золотым мундштуком, и посмотрел на горшочек с нарциссами, стоявший на столе. В этот момент в его памяти на какой-то миг всплыли почему-то глаза женщины, с которой он встретился в университете.

– Ничего подобного: я играл с собачонкой.

По-детски улыбаясь, Номура резко отодвинул стул и вытащил лежавшую у его ног скрытую скатертью чёрную собачку. Она потрясла лохматыми ушами и зевнула во всю пасть, а потом снова улеглась и стала старательно обнюхивать ботинки Сюнскэ. Выдыхая носом сигаретный дым, Сюнскэ рассеянно потрепал её по голове.

– Я получил её недавно, когда был в доме Курихары, где она жила.

Пододвинув Сюнскэ кофе, принесённый официанткой, Номура снова поправил толстыми пальцами воротник кимоно и продолжил:

– Эта семья сейчас живёт Толстым, и собачонке дали имя огромного Пьера. А мне бы хотелось иметь собаку, которую бы звали Андреем, потому что Пьер – я сам, но, подарив её мне, сказали: «Возьми с собой Пьера», – так что ничего не поделаешь.

Поднося ко рту чашечку кофе, Сюнскэ, ехидно улыбнувшись, насмешливо посмотрел на Номуру:

– Ничего, будь доволен, что Пьер. Зато тебе, как Пьеру, в конце концов улыбнётся счастье жениться на Наташе.

Смутившись, Номура стал пунцовым, но всё же заявил спокойным тоном:

– Я не Пьер. Да и не Андрей, но…

– Не Пьер и не Андрей, но тем не менее хочешь, чтобы мисс Хацуко стала Наташей.

– Верно, но мне бы не хотелось, чтобы она была такой легкомысленной, хотя…

– Рано или поздно тебе всё в ней понравится. По-моему, сейчас мисс Хацуко пишет какой-то роман под стать «Войне и миру», верно? К слову сказать, ты уже свои ухаживания завершил?

Последний вопрос прозвучал с долей ехидства, хотя Сюнскэ изо всех сил старался сдержать себя, тщательно гася в пепельнице сигарету.

VI

– Честно говоря, я попросил тебя прийти именно в связи с её романом.

Номура снял очки в металлической оправе и стал старательно протирать их носовым платком.

– Хацуко-сан собирается написать новую «Жизнь». Это нечто вроде «Une Vie[30]» a la Tolstoi. Его героине уготована горестная судьба.

– И что дальше?

Сюнскэ спросил это без особого интереса, нюхая нарцисс в горшке. А Номура, поправляя за ушами дужки очков в тонкой оправе, продолжал невозмутимым тоном:

– Героиня заканчивает свои дни в психиатрической лечебнице Тэнкёин. Хацуко-сан собирается описать жизнь этой лечебницы, но, к сожалению, она там ещё ни разу не была, поэтому спрашивает, не мог ли бы кто-нибудь помочь ей осмотреть лечебницу…

Сюнскэ, закуривая новую сигарету, с ехидным выражением лица, будто подавая знак, чтобы тот продолжал, снова спросил:

– И что дальше?

– Так вот, мне бы хотелось, чтобы ты рекомендовал её Нитта-сану, я повторяю – Нитта-сану. Я имею в виду того самого материалиста-медика.

– Понимаю… Во всяком случае, попробую написать ему письмо и узнать, как у него складываются дела. Думаю, никаких трудностей не возникнет.

– Ты так считаешь? Если сможешь это сделать, я буду тебе бесконечно благодарен. И Хацуко, разумеется, очень обрадуется.

Номура, удовлетворённо прищурившись, несколько раз поправил воротник кимоно.

– В последнее время она просто бредит этой «Жизнью». С двоюродной сестрой, которая живёт у них, ни о чём другом, кроме как об этом, не говорит.

Сюнскэ, молча выдыхая душистый сигаретный дым, смотрел через окно на улицу. Там