Читать книгу "Дурень. Книга первая. Сашка - Андрей Готлибович Шопперт"

Рассказывай! — набросился на неё, вскочив с топчана, дурень.

— Пошёл ты в ж… — ладно, чуть мягче, — Помоги лучше. — Девушка стала сползать по стенке.

Виктор бросился к ней, прислонил к стене и попытался мешок из рук вырвать. С первого раза не получилось. Пальцы судорогой, что ли, свело у кикиморы. Еле разжал. И ощутил вес мешка. Это килограмм пятнадцать… Ага пуд. То есть, она — эта соломинка, тащила пудовый мешок десять километров. Двужильная. Дальше вдвоём, поддерживая друг друга добрались до топчана и Сашка сгрузил Анну на шкуры. Она улеглась, как покойница, вытянулась вся в струнку и руки сложила на Солнечном сплетении. Лежала тяжело вздыхала и глаза даже не открывала. Сначала снедаемый любопытством дурень хотел её подвигнуть на рассказ вопросом, но глянул на худую девочку, жалко её стало, подсел на топчан и стал по голове поглаживать. Платок сбился на шею, высвободив красивые плотные такие и толстые каштановые волосы чуть на висках в кудри закручивающиеся. Ну, плоек сейчас не лишку, так что природная кудрявость.

Мурлыкать кикимора не стала, но затихла как-то, перестала дышать даже. А потом как откроет свои карие глазищи. Интересный цвет у радужки, он, конечно, карий, но не коричневый, а почти золотой, необычные глаза. Такие ведьме и положены.

— Ты чего, дурень? — не меняя позы, одними губами спросила Анна.

— Тяжело было нести, пожалел, — застеснялся Виктор Германович.

— А-а. Да. Тяжело. А жалеть не меня надо, а тебя. — Кикимора села на топчане, оперлась спиной на доски стены. — Померла твоя матушка. Говорят, во сне умерла, тихо. Сердце не выдержало. От горя мол, что сынок сгинул.

— Не успел… — Сашка встал и направился к выходу. Одному захотелось побыть. Эта женщина была ему никто. И она любви материнской к нему не сильно-то выказывала. Или может перегорело за пятнадцать лет. Намучалась с дауном. Но он хотел её спасти. И не успел. Сам виноват, чего полез подслушивать, чего нового хотел услышать? Надо было просто по плану действовать. Яд был. Вино было. Уж придумал бы как объединить две жидкости. А теперь что?

— А теперь что делать будешь? — прочитала его мысли подкравшись сзади ведьма Анна.

Событие двадцать девятое

Ковыляющий по прямой дороге опередит бегущего, который сбился с пути.

Сидели вместе на топчане, смотрели как потрескивают прогоревшие угольки в очаге, покрываясь серым налётом пепла.

— Жизнь, тоже как пеплом сейчас покрылась, — Сашка махнул рукой, прогоняя непонятливого комара. Дымили же. Чего не ясно? Вам тут не рады.

— Жалко тебя, дурень. Что теперь делать-то будешь? — кикимора взяла его ладонь в свои и сжала. Холодные ладошки. Нечисть. Одно слово.

Сашка тряхнул головой, дурные мысли из неё выбрасывая, хватит жалеть себя. Вон, девки уже утешают. Докатился.

— Что задумали, то и буду…

— Будем. Тебе, дурень, без меня не справиться, — кикимора ткнула его кулачком игрушечным в бок. Острый какой и жёсткий кулачок. Последние сопли из головы выбил.

— Ай! А чего ты меня дурнем обзываешь? — Интересно же.

— Так ты дурень и есть. Ты себя видел? Сходи к озеру глянь. Как есть дурень! — фыркнула шишига.

— Я есть Грут.

— Чего? Какой кнут? Ох, дурень. Что делать будем? Яд у меня есть. Он без запаха, и цвета почти нет. Если в бутылку с вином, как ты хотел булькнуть, то и незаметно будет, — снова ткнула его в бок Анна. На этот раз локтем. Не повезёт её мужу будущему, все конечности у неё острые. И там острое все…

— Там штопор нужен, — вспомнил проблему Виктор Германович.

— Топор? — ну с дикцией получше стало, но до идеала далеко.

— Ш… топор. Это такой инструмент, пробки из бутылок вынимать. Закручиваешь в неё и дергаешь потом. Винт. — Кох показал, как вкручивают штопор.

— А без него нельзя? По-другому открыть можно?

— Гусары саблей открывают. Как-то выбить ещё можно, но не с нашими силёнками, — замахал вновь культяпками Сашка — дурень. Комар не отставал, назад припищал.

— А где этот ш-топор достать? — кикимора тоже ввинтила чего-то.

— В буфете лежит. Но с моими руками не завернуть и не вытащить потом, — показал тоненькие ручки Сашка с кривыми пальцами.

— Так а я? Вдвоём пойдём. Собак не слышала? — повернулась к нему шишига. Ух ты, в свете догорающих углей глаза просто волшебные стали. Прямо жёлтые с красным отливом. Не страшные при этом, а притягательные, так и хочется в них заглянуть.

— Нет у нас собак. Мать лая не переносит. М… Не переносила.

— Ну, будет себя жалеть. Некогда. Потом я тебя пожалею. Нет собак и хорошо. Сегодня идти надо. А то послезавтра похороны. И народ соберётся, а сейчас если вино откроют, то только сами умрут.

— А если не будут пить? Потравим родственников и соседей? — вдруг дошло до Сашки.

— Дурень. Как им на радостях не выпить. Собирайся, пошли. Нам ещё десять вёрст до твоего Болоховского идти. Хорошо, хоть небо ясное и луна на небе, — кикимора Анна вскочила с топчана и дёрнула дурня за рукав бабкиного платья. Так в нём и ходил. Нет ведь другой одежды. Унисекс.

— Я десять вёрст не дойду? Больше километра мне не пройти.

— Чего, какие киметра? — остановила порыв девушка.

— Больше версты мне не пройти, я пробовал, — ткнул пальцем в свои ножки худенькие Кох.

— Тогда лошадь нужна. Сиди здесь, я к реке. Уведу у пацанов. Они сейчас в ночном, там больше двух десятков лошадей, а эти трусишки, как меня увидят, так разбегутся. Переодеться и намазаться надо.

Не было шишиги с час. Санька даже закемарил и заснул бы, но пара надоедливых комаров крутилась у уха. Одного прогонит… А! Одну прогонит, вторая подбирается, пищит, но лезет. Это не про… Это про комаров.

Потом топот раздался. Сашка подорвался и полез в ночь из землянки. А ведь красота. Опять всё небо усеяно звёздами. Опять млечный путь полноводной яркой рекой пересекает небо. Опять, чуть обкусанная с боку правого луна, с оспинами своими, сияет, готовая указывать дорогу паре молодых отравителей. Мстителей.

— Наша мстя будет страшной, — пробулькал под нос Виктор Германович, и тут увидел коня, которого умыкнула у пацанов в ночном кикимора.

— Твою мать! — это про себя. Девочка