Читать книгу "Снежный ангел - Николь Баарт"

– Я пойду в комнату, – объявляет Митч. – Надо побыть одному.

Он делает пару шагов и замирает. А куда идти? Где его комната? Место смутно знакомо. Вроде он здесь уже бывал. И где-то тут у него точно есть комната. Там можно спрятаться. Только бы вспомнить, в какую сторону идти…

– Моя комната дальше по коридору, – говорит незнакомец, оказываясь рядом с Митчем. – Пойдем вместе.

Митч не в силах сдержать дрожь, которая охватывает его от этого соседства. Ведь знает он этого человека! Или должен знать? Тошнотворное ощущение – понимать, что забыл нечто такое, что должно быть у тебя в крови. Чувствовать, что твой собственный разум подвел, предал тебя.

– Я Купер, – тихо подсказывает мужчина. – Давай я провожу тебя до комнаты.

Послать бы его куда подальше… Митч, стиснув зубы, пропускает Купера вперед. Ладно уж, пускай ведет.

И тот ведет. Деликатно, не оглядываясь. Гордость его щадит… Как это унизительно – ведут, точно щенка на веревочке.

Комната Митча обнаруживается в длинном коридоре, где еще дюжина таких же дверей. Купер на ходу легко касается пальцем дверного косяка, кивает, не оборачиваясь, и, пройдя в конец коридора, скрывается за одной из дверей. Митч провожает его взглядом. Оставшись в одиночестве, медлит на пороге, с опаской заглядывает в комнату – что, если и она покажется ему такой же чужой, как все остальное?

Так и есть. Тесная, скудно обставленная каморка. Узкая кровать, гладко заправленная больничным одеялом, потрепанное кресло-качалка да стол у широкого окна. Больше ничего. Ванная сразу за дверью, хлоркой пахнет и хозяйственным мылом. Комната может быть чьей угодно. Митч не узнает ее, но чувствует: его это комната. К чахлому цветку на столе прислонено фото девочки. Он улыбается. Она. Значит, ему сюда.

Шаркая башмаками, Митч входит и плотно прикрывает за собой дверь. А замок где? Нету. Столом, что ли, дверь подпереть, чтоб не мешали… Ладно. Да одному ему и не сдвинуть стол. Только зря распсихуешься из-за какой-то деревяшки.

Зябко. А это что? Халат. На двери ванной висит. Весь вытертый, грязно-белый какой-то. Ничего, сойдет. Митч сует руки в рукава, подходит к столу, подносит к глазам фотографию. Истрепалась, уголки загнулись. А ее лицо такое же свежее, милое. Одной рукой Митч прижимает к груди фотографию, а другой извлекает из кармана вязаной кофты снежинку. Он почему-то знает, что сверкающее украшение лежит у него в кармане и что его место возле карточки рыжеволосой девочки. Вот так. Вместе им лучше.

Разрозненные клочки воспоминаний, не пробуждающие в душе ни малейшего отклика, и глубокая тоска – такое способно поглотить его целиком.

Митч растягивается на кровати – в одной руке фото, в другой снежинка – и долго лежит, уставившись в потолок. В душе холодно и пусто, грудь давит. Сожаление? Безымянное, но неподдельное и острое. Его не сбросишь со счетов, не отмахнешься.

В комнату тихо проскальзывает сиделка. Митч лежит не шелохнувшись, но не спит, и санитарка, почувствовав это, вполголоса заговаривает с ним. Митч не слушает. Тогда она подходит вплотную к кровати.

– Ваше лекарство, мистер Кларк? – вроде бы спрашивает она, но при этом держит в руках бумажный стаканчик и ждет, чтобы Митч сел и принял лекарство.

– Что это?

– Лекарство, которое вы принимаете каждый вечер.

– Я спрашиваю: что это? – Митч хочет знать точно.

– Успокоительное. Чтобы легче заснуть.

Прекрасно. Предложи она обезболивающее, он бы и его принял. Только вряд ли анальгетик снимет эту боль. Митч садится в кровати и, положив фотографию на колени, берет бумажный стаканчик. В нем одна белая таблетка. Митч кладет ее на язык. Горькая. Сиделка протягивает стакан теплой воды, запить.

– Вот и славно. – Она с улыбкой кивает Митчу, как маленькому. – Не хотите вздремнуть перед ужином? Положить это на стол?

Санитарка трогает фотографию, но Митч выхватывает карточку у нее из-под рук:

– Нет!

Наглая девчонка – тянет руки куда не просят. Но Митч устал, не до скандалов. Он откидывается на спину. И даже не возражает, когда наглая девчонка укрывает его одеялом.

Тихие шаги, щелчок закрывшейся двери. Остается лишь стук его собственного сердца. Он один. Совсем один. Все его бросили. В жизни Митчу не было так одиноко. Но кого же ему не хватает? Кого? Ее. Митч прижимает снимок к груди. Вот если бы она вошла в эту дверь – хвостик качается, легкая улыбка…

Нет, никогда это не сбудется. Она не придет. В тусклых сумерках стерильной комнаты беззвучно плачет Митч.

Глава 13

Рэйчел

22 октября

Сайрус пропадал десять дней. Десять восхитительных, безмятежных дней я даже не вспоминала о нем. Мы с Лили распахнули все окна навстречу свежему осеннему воздуху и жили беззаботными птицами. Пончики на завтрак, пицца на ужин. Ни тарелок, ни приборов. Я даже как-то застукала Лили, когда та пила апельсиновый сок прямо из пакета. Я протянула руку к пакету, Лили виновато захлопала ресницами, а я поднесла пакет к губам и с наслаждением сделала несколько больших глотков. Лили покатилась со смеху.

У Макса мы теперь работали не так напряженно – заказ был наполовину выполнен, а ноябрь еще и не начинался. Без дела не сидели, но особо не напрягались – болтали, смеялись. А однажды Макс, к нашему удивлению, притащил из задней комнаты новый отрез ткани. Мы привыкли к дорогим, темным материям, которые под рукой Макса превращались в шикарные костюмы. Платьевые же ткани Елены, до сих пор свисающие мягкими складками с кронштейнов по всему ателье, служили лишь напоминанием о женщине, которой нам так недоставало. Этот отрез был совсем другим.

Ткань выглядела старинной, хотя явно была новой. И пленила меня с первого взгляда – тончайший узор из переплетающихся кремовых и мятного цвета полосок. Сочетание, словно специально созданное для Лили.

– Что это? – спросила Лили, когда Макс вручил ей отрез.

– Пока ничего, но станет платьем.

– Для меня? – Голос Лили дрогнул.

– Для тебя. Я подумал, вам с мамой приятно будет сшить его вместе.

– Летняя ткань, – заметила я, пощупав краешек отреза. Ткань была гладкой, прохладной, воздушной.

– Значит, это будет платье для теплых деньков, – пожал плечами Макс. – И не торопитесь. Времени у нас полно.

В этом я как раз сомневалась. Украденные дни были всего лишь передышкой, отпуском от душной жизни. Они свалились на меня чудесным подарком и наполнили ожиданием чего-то неведомого. Но опыт подсказывал: этот антракт дорого мне обойдется. И расплата не за горами.

Накануне возвращения Сайруса я получила предупреждение. Посреди ночи проснулась в холодном поту и громко сказала:

– Это не может продолжаться.

Слова, казалось, отдались в каждом уголке спящего дома. Я зажала рот рукой, будто останавливая вырвавшееся проклятие. Именно так – проклятие. Я не хотела, чтобы Сайрус возвращался.