Читать книгу "Империя господина Коровкина - Макс Гришин"

непростой жизни.

Они познакомились с Александром еще в конце семидесятых. Они учились на одном курсе. Правда сказать «учились» в случае с Лёней было бы не совсем корректно, вернее было бы сказать, что Александр поступил за год до того, как Лёню окончательно выгнали из Университета за появление в нетрезвом виде, драку с профессором во время лекции, систематические прогулы и, что самое страшное, за какую-то подрывавшую нравственные устои советской молодежи деятельность, которую Лёня вел и которая не очень сочеталась с идеями Мировой революции, так активно продвигаемой тогда в массы. Лёня тогда играл рок на квартирах и в подвальных клубах Ленинграда в составе группы «Звезды интернационала» и нередко их концерты оканчивались в обезьяннике, в одной клетке с алкашами и люмпен-пролетариями, которые, несмотря на господствующее положение в стране, тоже нередко умудрялись попадать в опалу властей. Впрочем, Лёня был тогда молод и всё это по его же собственным словам было ему тогда «по х…ю».

Наступил восемьдесят первый год. Александр к тому времени закончил Университет и уже работал. О Лёне он слышал изредка от общих знакомых, которые между делом говорили ему, что, мол, Лёня был там-то, делал то-то, загремел туда-то и на столько-то. Но однажды случилось что-то, что полностью изменило жизнь его старого знакомого. По крайней мере так думали тогда все, в том числе и Александр. Слава «Звезд интернационала» прогремела, вдруг, на весь Союз. Поговаривали, что причиной этого было то, что на одном из квартирников их заметил сам БГ и решил слегка помочь парням, замолвив на за ними пару словечек. Как по команде, бобины с их песнями стали популярны не только среди извращенцев, любивших их музыку, но и среди обычного рабочего люда. Из подвалов и квартир, с тараканами, алкашами и стучавшими по батареям соседями, они вдруг вылезли в концертные залы и начали выступать даже в известном тогда Ленинградском Рок клубе. Тексты их песен были по-прежнему понятны только избранным (к коим, кстати, Лёня не принадлежал, хотя почти все из них были написаны им самим), но они были смелыми и звучали как-то совсем современно. Что самое интересное, в отличие от многих рокеров тех времен, к «Звездам» вдруг стали благосклонно относиться и сами власти, не запрещая их больше и лишь изредка, чтобы не расслаблялись, поливали их говнецом в «Комсомольской правде» или какой-то подобного рода газетенке, в которой любой порядочный рокер тех времен только за честь бы посчитал быть политым.

В восемьдесят второму их слава достигла уже таких вершин, что о них говорили чуть ли не с таким же восторгом, как о Кобзоне и Пугачевой, они начали активно гастролировать по стране и несколько раз выступали даже в Афганистане перед ограниченным контингентом войск, исполнявшим там тогда свой интернациональный долг. Кто-то где-то дал отмашку и в одночасье газеты запестрили положительными статьями о них. «Молодые таланты», «Ударим гитарой по империализму», «Рок исполнители за мир», и «Леонид Ильич Брежнев лично поблагодарил…» Но вот тут-то и случился конфуз, который и явил собой первое сильное падение Лёни с пьедестала и немалую роль в этом сыграл, хоть и косвенно, как раз сам его великий тезка, никто иной, как Леонид Ильич, который некоторое время назад их якобы лично и благодарил. Непонятно почему и непонятно как, но выступая с брони танка в Кандагаре, Лёня вдруг исполнил какую-то совсем антивоенную песню и закончил ее такими словами, которые не то что вслух произнести, даже подумать в те времена было нельзя. Текст песни для многих остался тогда смутен, но последняя фраза последнего куплета не оставляла особого маневра для альтернативного понимания:

Я б отп…л сгоряча

Леонида Ильича!

Это была первая серьезная капля, но она же оказалась и последней. После такого дефиле, парней «приняли» прямо в аэропорту Ленинграда. Говорят, чтобы не было излишнего ажиотажа, самолет специально привезли на другой терминал, где «почетных гостей» встречал чуть ли не сам глава местного Комитета Государственной Безопасности со словами «ну что, сучьи потроха, теперь мы вас п…ть будем!»

Наступили тяжелые времена для всех участников этого вокально-инструментального оркестра. Парням хотели приписать всё, что можно было только найти на страницах новейшей истории. Их обвинили и в государственной измене, и в попытке государственного переворота, и в оскорблении личности (еще и какой!), их обвиняли в сговоре с врагом, с «гнидой империализма, которая прокралась в ослабленные алкоголем умы безответственных подонков». Одного из членов группы, клавишника Ипполита Фролова, более известного как Фрол, обвинили даже в мужеложстве, но вскоре, правда, от этих обвинений отказались, поскольку буквально за несколько дней до этого в не менее уважаемом газетном издании была опубликовала разоблачающая статья, в которой говорилось о том, что у Фрола чуть ли не в каждом городе, куда они ездили на гастроли, появлялись какие-то внебрачные дети от разных женщин.

Осенью положение парней ухудшилось еще больше. Народ требовал справедливой расправы над подонками. Колхозники со всех частей Союза писали в редакции газет гневные сообщения с призывом к правосудию, учителя и доярки требовали наказать их тяжелыми работами, металлурги из Магнитогорска просили сослать их куда-то на поселение, матросы Черноморского флота засадить в казематы какой-то там крепости. Ходили слухи, что сам Леонид Ильич настолько оскорбился этой глупой выходкой Лёни, что взял дело на особый контроль и якобы сказал, что пока он жив, эти твари будут сидеть. Дело выходило на финишную прямую. Говорят, в «Крестах» на них уже начали заполнять какие-то ведомости, а заведующих по хозяйской части запросил даже уже одежду для новых арестантов, которые сразу после выходных должны были поступить, но… наступило 10 ноября 1982 года и новый ветер, в этот раз несший какие-то легкие нотки свободы, подул откуда-то с горизонта.

Их не посадили. Их не сгноили в казематах, не сослали в Сибирь, не расстреляли у стен Петропавловской крепости. Но больше ни один клуб или концертный зал, каким бы злачным он не был, не хотел брать на себя ответственность пускать их на сцену. Они организовали несколько квартирников, на которых было больше кэгэбэшников, чем обычных слушателей, выступили один раз в актовом зале какой-то путяги где-то на ЮЗах (директора путяги, естественно, после этого уволили) и через год с небольшим окончательно развалились. Фрол стал водителем трамвая, Никита Бармалей учителем физкультуры в той путяге, где уволили директора, Эрнест Гимранов, по кличке «Че Гимрана» стал банщиком в бане на улице Корзуна, Лёня же пристроился лучше всех их – он просто забухал.

Так выглядела дорога, которая привела Лёню